у?
Вчера от чахотки умерла мать, еще совсем молодая женщина, выросшая в комфорте и сытости она не выдержала издевательств и побоев второго мужа, отчима Томы, и после нескольких недель в постели оставила дочь одну. Не успела мама испустить дух, как на пороге ее спальни появился как обычно пьяный Никифор. Едва ворочая языком, новоиспечённый вдовец потребовал, чтобы Томка выметалась из его дома. Томка не хотела причинять ему вред, а может и хотела, но не знала, чем все это может закончиться. Ей просто было необходимо выставить его за дверь, чтобы побыть с мамой наедине еще несколько минут. Без него. Но спальня матери была ближайшей к лестнице и после толчка, пьяный Никифор не смог удержаться на ногах и кубарем покатился вниз. Ошибиться было невозможно, свернутая неестественным образом шея не оставляла никакой надежды на то, что после падения он мог остаться жив.
Напугавшись того, что натворила, Томка выбежала из дома и побежала куда глаза глядят. Город она знала хорошо – довольно часто ей приходилось до рассвета бродить по набережным и переулкам. В дни, когда Никифор ночевал дома, попадать ему на глаза было опасно. Вот и сейчас она присела на хорошо знакомой набережной не в первый раз, но такой беспросветной тоски еще никогда не испытывала. До рассвета было далеко, а промозглый сентябрьский ветер пробирал до костей.
– Эй! Ты кто такая? Что тут забыла? Это моя набережная! От сюда и до переулка… новенькая что ли?
– Томка не сразу поняла, что обращаются к ней. В десяти шагах дальше по набережной стояла растрепанная девица немногим старше Томки, на вид лет шестнадцати.
– Глухая?
Девица подошла и села возле Томки. Повнимательнее пригляделась и уже миролюбивее добавила:
– Побили?
Но Томка из-за слез не могла произнести ни слова.
– Ну раз так прижало то поплачь. Некоторым помогает. Хотя, как по мне, дело это совершенно пустое. Сама посуди, кому лучше от твоих слез? Даже в реке воды не прибавится. Я тоже одно время рыдала по любому поводу, а как мамка померла не перед кем и рыдать стало. Слезы – это тот же театр, зритель нужен. Не стало ее, я и плакать перестала. Только теперь жалею очень, что перед ней только слезы и лила, вместо того чтобы, поговорить, о чем-то толковом.
– У меня тоже мама умерла, вчера только – чахотка.
– Ну а что ты, дура, тогда ревешь?! Она отмучалась! Порадовалась бы за нее. Ты не по ней плачешь, а по себе без нее. Завязывай давай.
Растрепанную девицу звали Тася. Себя она не без гордости называла толеранткой, хотя была обычной уличной девкой, такой же судя по всему была и ее мать, которая с полгода как померла от нехорошей болезни, оставив дочери комнатку под самой крышей в одном из полузаброшенных домов недалеко от этой набережной. Приметив хорошенькое платьице Томки, Тася позвала ее переночевать у себя в обмен за это самое платье. В комнате было холодно и душно, но перспектива ночевать на улице была еще более сомнительной, а идти Томе было теперь некуда.
Когда-то мать Томки удачно вышла замуж за приезжего купца Спиридонова, Томкиного отца, и все у них было замечательно. Так хорошо, что бабушка Томки, передав дочь в руки заботливого мужа, собралась и уехала куда-то заграницу, куда именно Томка даже не знала, далеко куда-то. Да только заботливый муж через десять лет помер, и вышла маменька замуж во второй раз. За управляющего покойного мужа – Никифора. И тут началось… В общем, где искать родственников ни по отцу или ни по матери Томка не знала. Нет у нее никого.
Тася тем временем собиралась спать, стянула с себя выцветшее платье. И тут Тома увидела, что весь живот ее был перечеркнут грубым уродливым шрамом. Поймав испуганный взгляд Томки, Тася объяснила:
Это меня так врачевали. Говорили ребенок должен был быть, но что-то там не так пошло… оно конечно и к лучшему. Куда он мне?
Томка поежилась. Жизнь с Никифором была не сахар, но пока мама была здорова все было сносно: Томка даже училась в гимназии, по выходным они с мамой ходили гулять парк. И пусть с каждым годом из-за постоянных долгов Никифора жили они все беднее и беднее, Тома продолжала спать в своей комнате на чистых простынях. Она и знать не знала, что где-то рядом с ней, в том же городе, живет такая вот Тася, мир которой так пугающе похож на эту комнату: грязный и пугающий.
Разумеется, Томка в эту же ночь рассказала приютившей ее Тасе, что она убила отчима, что идти ей некуда и что дальше делать она не знает. Тася отнеслась к ее рассказу с хладнокровием трактирщика, каждый день выслужившего подобные истории. Перед сном она Томе ничего не сказала, просто дала выговорится, зато на утро разбудила еще до рассвета:
Вставай! Харе дрыхнуть! Вставай кому-говорю!
Тома, которая не один час проворочалась, пытаясь уснуть на жесткой лежанке отказывалась открывать глаза.
– Дура! Для тебя ж стараюсь. Я тебе работу нашла.
Даже
