тут особенного нет, – поспешно произнесла Лина. – Просто место больно уж уединенное. И горы слишком высокие. Давят.
Она говорила тихо, почти шептала, и Митя подумал, что жена врет. Дело не в удаленности от большого мира и не в горах. Что они, гор не видели? Ей плохо, тяжело, но ради него она готова терпеть и мучиться. И он зачем-то принимает эту жертву, хотя сам готов бежать отсюда без оглядки. К чему весь этот цирк? Митя открыл рот, чтобы произнести это вслух, но Ангелина вырвалась от него и побежала вперед, к маяку. Оказывается, они пришли.
Мыс выдавался далеко в море, к нему вела широкая ровная дорога, выложенная плиткой. Такой же плиткой была выложена и площадка возле маяка. Здание конической формы, выстроенное из серо-белого камня, оказалось крепким, время его почти не тронуло.
– Внизу, возле воды, памятник! – крикнула Лина, подойдя к краю площадки. Митя, который мог нормально воспринимать высоту только из окон «Мителины», страшился подойти к обрыву. По всему телу ощущалась вибрация, начинала кружиться голова.
– Что за памятник? – кое-как выговорил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
– Не знаю. Форма необычная, похоже на крыло самолета.
Лина стояла и глядела вниз, ее волосы трепал ветер.
– Осторожнее, не свались, – сказал Митя.
Он решил обойти маяк кругом, двинулся вперед и вскоре наткнулся на деревянную дверь. Она была открыта, Митя зашел внутрь. Крошечное помещение оказалось часовней. В полумраке светились лики Спасителя и святых, печально склонялась над младенцем Богородица. Теплились лампады, пахло чем-то душновато-сладким, как обычно пахнет в церквях. Что это – ладан? Или лампадное масло? Митя был не силен в церковной атрибутике.
На столике перед образами лежали крестики, ладанки, потрепанные книжки с молитвами, библии, маленькие иконки из тех, что женщины носят в сумочках или дают в качестве оберегов своим детям. Все это, догадался Митя, оставляют здесь посетители – возможно, на счастье. Ему тоже захотелось оставить что-то, и пусть бы эта вещица хранила его тепло, и пусть бы люди приходили и смотрели на нее.
Но еще это было похоже на откуп. Жертвоприношение.
Возьми, Локко. Возьми и оставь меня в покое.
Глупость, полная чушь. Да и нет у него при себе ничего, что можно положить на диковинный алтарь. Не носовой платок же класть. И не деньги.
– Как хорошо, – шепнула подошедшая Лина, – как покойно.
«Что за слово! – сердито подумал Митя. – «Покойно» – кто сегодня так говорит?»
Но устаревшее словечко было к месту. Здесь было именно так – покойно.
– Пошли отсюда, – отрывисто сказал он.
– Погоди, – воспротивилась Лина и сняла с руки тонкий кожаный браслет. Купила на днях в маленькой сувенирной лавчонке и еще не успела потерять.
– Что ты делаешь? – спросил Митя, хотя и без того было ясно.
– Нужно оставить здесь что-то. Разве не чувствуешь?
Он
