кому первым позвонил, кто что подарил, когда поздравил, куда пригласил, все строго отслеживается, фиксируется. Пропускается через фильтр. У Веры есть муж, всем мужьям муж. Самый лучший муж на свете, первостатейный. Виктор Редник – модный драматург, высокооплачиваемый, дорогостоящий, у него самое брендовое лицо из всех драматургов. В семье всегда уйма денег. Жизнь в драматургическом очаге раскатана на широкую ногу. Вера и сама пишет дамские романы. А модный муж аккуратным почерком переписывает шедевр, и читательницам жутко нравится, особенно в начале процесса. Я не разговариваю с Верой на литературные темы. Если скажу подруге случайно правду, чистую правду, и ничего кроме голой правды, мне не с кем будет проводить свободное время. А я нынче числюсь свободной женщиной.
– Настя, ты? – спрашивает Вера после долгой паузы.
А я молчу. Пытаюсь соорудить тайну. Из пустяка. Понятное дело, что звоню я, но на вопрос нужно отвечать, а у меня внутри уже завелась злость, будто сверчок. Я пережидаю, терплю, борюсь с раздражением, пусть злость схлынет.
– А я тебе звонила, – сообщила Вера в молчаливую трубку.
Подруга не дождалась ответа. И она мне не звонила. Врет. Зачем? Непонятно.
– Я тебе тоже звонила, – сообщила я.
Тоже вру. Обман налицо. Зачем вру? Не знаю. Для парности, наверное. Чтобы не скучно было.
– Когда? – напевно протянула Вера. – На трубку?
– А-а-га, – радостно поддакнула я, – сорвался звонок, видимо.
– Давай встретимся, – бесцветным голосом предложила Вера.
И наступило молчание. Я судорожно соображаю, стоит ли отключаться. Ведь современная связь – дело ненадежное.
– Куда ты пропала? – громко возникает в моем ухе Вера.
– А я думала, что это ты пропала, – ловко парирую я.
– А я посуду мою, у меня теперь посудомоечная, – Верин голос опять куда-то уполз. Наверное, в посудомоечную машину. А у меня окончательно испортилось настроение. Напрасно боролась с самолюбием, ничего из моей затеи не вышло.
– Новую книгу продала? – спросила я.
Я уже сожалела о том, что набрала номер. Теперь мне не отключиться, придется выдерживать балаган чужого тщеславия до конца. Лучше бы занималась поиском удобных вариантов в одиночестве.
– Да, продала в одно издательство, там, Настя, мурыжат по полгода, денег не платят, обманывают, за нос водят, еле-еле бабки выдернула, – едва слышалось сквозь оглушительный шум.
То ли Верин голос звенел от нахлынувшей удачи, то ли вода шумела, отмывая писательские и драматургические тарелки, но у меня создалось впечатление, что я слышу лишь обрывки слов, без окончаний, ударений и даже без всякого смысла.
– Давай встретимся, – вдруг громом грянуло в ухе.
С ударением и смыслом. Как барабан. Тамтам.
– Давай, – сказала
