страшно превратиться в рухлядь в тридцать четыре года! Я видела много людей, переживших это, они выглядят и живут, словно безжизненные мумии, и в голове их только одно – заботы и тревоги о не своей, но такой нужной почке: как долго ещё она проживёт в тебе? В этот момент мои переживания по поводу расставания с Алексом кажутся такими ничтожными и бессмысленными.
Но всё оказалось не так уж и плохо. Меня осмотрели, снова провели исследования и сразу же стали лечить новыми методами. Клиника Мэйо специализируется на трудных медицинских случаях, врачи направляют сюда больных со сложными заболеваниями со всех штатов, а также из многих стран мира. Эта клиника славится своими достижениями в диагностике, инновационном и эффективном лечении.
У меня приятная палата, похожая больше на жилую комнату, чем на больничный бокс: в ней есть большой телевизор, софа для посетителей, которую также можно использовать и как кровать, потому что присутствие родственников здесь разрешается и приветствуется даже ночью. Американская медицина считает, что близкие люди помогают пациентам преодолевать стресс, а также сводят к минимуму число медицинских ошибок. Но в моём случае делать это некому – родители далеко, и я им не говорю о том, что болею, нет смысла тревожить их стареющие сердца. Артём не может оставить детей и их школу, так что я живу в этой приятной комнате почти месяц одна. Живу и работаю, потому что время между процедурами, обследованиями и приёмом лекарств нужно чем-то заполнять.
Меня лечит доктор по имени Карлос Алаилло, аргентинец по происхождению, и он так щедро накачивает меня ультрасовременными лекарственными препаратами и процедурами, что результат не заставляет себя ждать: уже через неделю мой диагноз гораздо более оптимистичен, ещё через одну прогноз утешителен, и ещё через одну я уже уверена, что уйду из клиники своими ногами со своими же собственными почками, которые стану теперь беречь и лелеять всю оставшуюся жизнь.
Вообще, за мной так трогательно ухаживали в этой клинике, медперсонал оказался таким душевным, а само это место умиротворяющим, что мне совсем не хотелось домой. Да, больница оказалась лучше моего собственного дома, и, если бы не дети, я, может быть, и не вернулась бы туда никогда.
Когда я вышла из огромных стеклянных дверей больничного холла и стала искать глазами вызванное заранее такси, мой взор тут же наткнулся на чёрный Порше. Алекс вышел из машины, сказал «Привет», забрал мою сумку, закинул в багажник и открыл мне переднюю дверь. Я села молча.
После того, как мы тронулись, он сказал:
– Отвезу в аэропорт, у меня здесь ещё дела. И, пожалуйста, впредь относись к своему здоровью серьёзнее.
Всё. Больше мы не сказали друг другу ни слова. Я знала: он приехал убедиться лично, что со мной всё в порядке, хотя, скорее всего, каждое утро на его прозрачном офисном столе ждал своей очереди отчёт о моих успехах в лечении. Алекс даже был в курсе, в какое время я выйду из клиники, и эта его забота обо мне, участие в моей судьбе в трудную минуту, конечно, очень грели. Но я не забыла, что он мне сказал тогда, в больнице. Будучи в бешенстве, он признался,
