инять его слова, как аксиому. Как что-то нерушимое.
Это стало привычным.
Её отец – уважаемый в их городке, и славящийся своей благочестивостью. Строг к своим пятерым дочерям и вечно вздыхал, что Бог так и не наградил его сыном.
Поджимал тонкие, будто выточенные в мраморе, губы, и твердил, особенно после чарки вина, что их род старинный, видавший лучшие века, уважаемый. И вот теперь, выпало на его долю такое наказание – нет наследника. Не родила жена сына. Лишь пятерых дочек.
Эдита самая старшая, ей идет шестнадцатый год.
– Святой отец, – молвила она и вновь закусила губы. Упорно глядела вперед, – мой отец прислал меня сюда, чтобы я покаялась во грехе.
– А ты думаешь, что тебе нет в чем каяться? – в его голосе прозвучал укор и строгость.
Эдита немного улыбнулась. Ей казалось, она может представить, как продолговатое и тонкое лицо их местного священника исказилось в недовольстве. Он всегда был строг и непреклонен. Будь её воля – не приходила бы к нему вовсе.
Он ей не нравился. Казался сухим, как страницы старой книги. Ей казалось, что его сердце не ведает любви и жалости. Ей казалось, что он не видит ничего, помимо своих молитв и проповедей. Узнай о таких мыслях её отец – выпорол бы. Посчитал бы ересью.
– Я лишь воспротивилась воле отца, – легко ответила девушка.
– Уже это преступление, – угрюмо сказал, с каким-то величием в голосе. Будто гордился собой, что смог вывести девушку на чистую воду.
Ей из-за упорства нрава захотелось доказать его неправоту. Это было её дурной привычкой, от которой её долго и болезненно пытались отучить. Лишь гувернантка, старая, добрая гувернантка с мягким сердцем, говорила, что это признак ума и силы духа. Говорила, что пусть мистеру, она даже в разговорах один на один называла отца Эдиты «мистером», Кантуэллу Бог не даровал сына, он даровал ему Эдиту. Девочку с сердцем рыцаря и борца.
Эдита была её любимицей. Всячески потакала с самого детства и никогда не выдавала её шалостей. Говорила, что она непоседливый ребенок с пытливым умом и жаждой знаний.
– Мой отец решил, что я засиделась в девках и выбрал мне мужа, – резко ответила девушка, – я воспротивилась этому.
– Мисс Кантуэлл… – начал священник, но Эдита его перебила.
– Вы не должны выдавать, что знаете мое имя! Как же таинство исповеди, отец?
– Не упрекай меня, дитя! – резковато ответил священник, запыхтев.
На его впалых щеках зацвели красные пятна и он плотно сжал губы. Не любил своеволия, не любил упреков. Думал, что он совершенен, истинный служитель Бога и с каким-то снисхождением относился к женщинам. Считал их чем-то низшим и глупым. Настолько глупым, что те не могут принять самостоятельно решения, лишь вольны идти за своими слабостями и манить на путь греха.
Эдита ему казалась одной из самых яркий представительниц рода женщин. Остра на язык, с живым блеском глаз, который раздражает своей привлекательностью. С глубокими глазами и чарующими, темными волосами.
Презирал женщин за их притягательность.
– Будь покорна воле своего отца, – грубовато продолжил, тяжело дыша, – он даровал тебе жизнь и в праве избрать подходящего тебе мужа.
– Не ему ложиться с ним в одно ложе! – тут же зашипела девушка, подавшись к ширме. Положила ладонь на ограждение и всмотрелась в очертания священника. Будто пыталась отыскать в нем что-то человеческое.
– Не говори в храме Господнем такие слова, – разъярённым шепотом оборвал её мужчина.
– Господь знает о желании моего отца возложить меня в одно ложе со старым хряком.
– Да спаси Бог твою душу, неразумное дитя, – с каким-то высокомерием, нараспев протянул мужчина, будто эти слова должны были поселить в сердце девушки трепет. Но поселили лишь злость от того, что этот священник считает себя кем-то, кто вправе говорить или же просить о спасении её души.
– На мне нет грехов, – гордо ответила Эдита.
– Тщеславие и богохульство твой грех, – уверенно заявил, слишком громко, чем это требовалось, – неуважение к отцу. К тому от чей плоти и крови ты родилась. Иди же домой, неразумное дитя, и молись о спасении.
– Я лучше буду молиться о милости отца, – резко поднявшись, от чего платье зашуршало, заявила Эдита.
– Не тебе сомневаться в решениях его.
Девушка громко фыркнула и выбежала из исповедальни. Её щеки покраснели в ярости и она сжимала до белизны губы.
Толкнула женщину средних лет плечом, пробегая мимо неё. Та зашипела рассерженной кошкой. Благочестиво оправила складки своего простого платья. Кое-где на нем были заплатки,
