и заставил его целых сто лет на себя батрачить, строить долбанный ковчег, над которым народ насмехался. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним, и как пошла вода божья, Ной в ковчеге с семейством заперся и всем насмешникам из окошка средний палец показал.
Долго ли, коротко ли, а пришлось потом богу собственноручно из мира ручной пожарной помпой воду выкачивать – электричество-то отключили, потоп же, не шутка какая. Ох и намаялся же он! И зарекся больше народ топить – уж больно хлопотно ему показалось воду с говном качать, по три копейки получать, а потом завалы трупешника разгребать и вывозить их на край света, с которого потом все это вручную, без бульдозера, сваливать вниз, во тьму внешнюю. И чтоб не забыть – склероз ведь никто не отменял в возрасте боговом почтенном, бог-то как-никак «ветхий днями» – завел радугу из водяных капель: как надумает опять топить развратников, тут и радуга посреди дождя. Сразу вспомнит и про помпу, с которой все лето на жаре надрывался, и вонищу трупную по всей земле от угара и разложения на солнце – и одумается: а-а, пускай што хошь делают эти уроды. Больше бога на мякине не проведешь и топить их не заставишь, чтоб потом горбатить на всю их братию, опять им мир осушать ручной помпой и жилье капремонтом обустраивать за счет муниципальной казны. «И сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого – зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал» (Быт8,21)
Ну, дальше все опять пошло по-старому, новые жильцы оказались еще хуже прежних. Ной, как из ковчега вылез, первым делом нажрался на радостях в хлам, до положения риз буквально – то есть разделся догола и плясал до упаду. Неженатый Хам смеялся и аплодировал, оценил папашины актерские таланты в полной мере, а Сим с Иафетом с женами и детями отвернулись от такого папашиного непотребства. И как протрезвел старый пьяница, стали его стыдить за эти голые пляски у шеста – тоже еще стриптизер дряхлый, сморчок трухлявый. А старик, чтоб оправдаться перед бабами, пошел как есть в отказ: не помню, грит, ничего такого не было и быть не могло, это оговор, а виноват не я, но Хам, это он мне поднес с утра похмелиться – ну и пошло-поехало: ох где был я вчера не найду днем с огнем, помню только что стены с обоями… Да и выгнал Хама вослед Каину в землю Нод, где никакого бога отродясь не бывало.
А чтоб бога умилостивить, Ной взял своих спасенных краснокнижных парных копытных да и зарезал их ко всем чертям богу на жаркое вместе с птицею домашней – так что откуда они потом опять взялись и по всей земле расплодились, только богу одному и известно. Но и богу опять досталось только на один понюх: спалил Ной жаркое на построенном им жертвеннике из камней, и пришлось богу опять на свою верхнюю полку в общем вагоне убираться несолоно хлебавши. Вот он и говорит: осточертели мне ваши всесожжения, милости от вас хочу, а не жертвы, дайте наконец
