это напоминало ранние концерты западных рокеров 1960-х годов, о которых мы тогда знали лишь понаслышке, из иностранных журналов и рок-энциклопедий. И если группа The Who, пластинка которых A Quick One с отломанным краешком произвела на юного Егора неизгладимое впечатление, могла себе позволить крушить на сцене аппаратуру, ломать гитары и барабаны и громить концертные залы, то в нашем случае все получалось спонтанно. Да и ломать инструменты и аппарат было для отечественных музыкантов в то время себе дороже – играли на чем придется, компенсируя технические неполадки сверхчеловеческой энергией.
«В процессе сочинения я создаю нового себя, новое бытие, вообще весь мир. Себе я как я неинтересен. Я себя знаю очень хорошо, досконально: в какой степени я – говно, а в какой – гений, в какой – Бог, а в какой просто мерзость, мразь и гондон.
Интерес я представляю, когда становлюсь неким медиумом, проводником. В основном когда сочиняю, конечно. Потому что концерты – это работа. Вот раньше был период ДИКИХ концертов, какие THE STOOGES и не снились. (Хотя Игги Попа я всегда уважал. Он вообще хорошо играет, а последние годы и последний альбом просто очень хорошо.) Вот эстетика концертов ранней “ОБОРОНЫ” очень хорошо выражена в песне, к сожалению, не моей, а Игги – I NEED MORE. Мне всегда всего мало. Мне всегда надо было больше. Но такие концерты народу не нравились, как я выяснил. Им надо, чтобы все было сыграно, пелось хорошо. Ну мы и играем, поем, с драйвом все делаем. А я бы делал концерты, где бы ВООБЩЕ музыки не было, чтобы все было из ряда вон. Хотя и такое у нас было, неоднократно, надо сказать. Просто людям это не надо».
Егор Летов, Омск, сентябрь 2004.
А популярность «ГО» тем временем натурально зашкаливала, стремительно нарастая, как снежный ком, как прорвавшаяся плотина, заполняя все вокруг. Вся эта партизанская война с инерцией и энтропией, развязанная Летовым, в мгновение ока привела к невиданным результатам, когда его известность встала вровень с самыми мощными и востребованными рок-героями. Но разница между ним и другими была как раз в том, что его отечественные предшественники в этой славе уже активно купались и грелись в ее лучах, а Егор всю эту благостную идиллию целенаправленно разрушал. Рок-движение, уже маленько пообвыкшееся в новых реалиях, увидело нового игрока, отчаянного и непримиримого, который не хотел вписываться в готовые схемы. Но и не признавать за ним огромного таланта и потрясающей силы было бы как-то глупо и самонадеянно. Окружение «Обороны», в которое и я сам без каких-либо размышлений немедленно влился, напоминало тогда чуть ли не религиозную секту, неистово переполнявшую друг друга все новыми парадоксальными идеями. Громко говоря, это и была та самая рок-революция, о которой до этого так много читалось и говорилось. И в ней, как и во всякой революции, не обошлось без потерь.
Первая настоящая трагедия у нашего поколения случилась в феврале 1988 года, когда в Питере трагически погиб Александр Башлачев, как теперь понятно – один из главных поэтов того времени, даже без всякой привязки
