кто стоял за дверью, вид направленного ствола не смутил. Вероятно, привык.
– Спортсмен? – Скорее утверждение, чем вопрос.– Это тебе.
И протянул кожаную сумочку-пояс размером с футляр от «кодака».
– Открой,– велел Ласковин.
Вжикнула молния. В сумочке тугой пачкой лежали баксы.
– За что? – спросил Ласковин.
– Компенсация.
– Кто?
Курьер пожал метровыми плечами.
– На,– вложил сумочку в левую руку Ласковина и потопал вниз по лестнице.
Андрей тупо глядел ему вслед. Потом опомнился, но не бежать же следом в трусах? Смешно.
Заперев многочисленные замки, Ласковин аккуратно прикрыл дверь в спальню, отправился на кухню и не спеша сварил кофе. Пузатенькая сумочка мирно лежала на столе, являя миру светло-зеленые внутренности. Кофе взошел, и Андрей снял джезву с огня. Так же неторопливо приготовил шесть бутербродов с сыром. Тоненьких, как любил. Затем сел и съел все шесть, запивая кофе. И только после этого расстегнул сумочку до конца, вытряхнув на стол четыре перетянутые резинками пачки сотенных. Если в каждой по сотне бумажек, всего сорок тысяч.
В пачках оказалось не по сто купюр, а вдвое больше. Серьезная сумма. Годовой доход преуспевающего американца. Андрей запихнул баксы обратно в сумочку, застегнул молнию. Налил себе еще кофе и пожалел, что не курит. Ей-богу, пары киллеров он испугался бы меньше, чем этой пачки. Нехорошие деньги. Грязные, очень грязные. От этих новеньких купюр так и перло злом. Зря он их взял…
Почувствовав, как приходящие мысли раскачивают его, нагнетают эмоции, угрожают внутреннему равновесию, Андрей сказал себе: «Стоп!»
Выкинув из головы все проблемы и мысли, Ласковин не стал допивать кофе, а поднялся, принял одну из медитационных стоек и на полчаса превратился в статую. Через полчаса он на мгновение вышел из неподвижности, изменил положение рук. Еще через час на кухню заглянула Наташа и, увидев, что ее друг занимается, отправилась в ванную. Когда она появилась снова, Ласковин уже жарил бекон. Себе. Наташа теперь завтракала проросшим зерном.
– Были гости? – спросила девушка, расчесывая волосы.
– Ты так думаешь? – Ласковин поглядел на нее с восхищением, но восхищался он не столько ее проницательностью, сколько внешностью.
– Бабушка рассказала.
Имелся в виду портрет в комнате.
Наташа присела на подоконник и поставила на колено тарелку с залитым с вечера зерном. По правилам зерно полагалось есть руками и «сосредоточиться на наслаждении пищей», но наполняющий кухню запах жареной свинины этому сосредоточению, мягко говоря, мешал.
Ласковин выплеснул на сковороду яйца, перехватил косой взгляд, ухмыльнулся:
– Овсянка, сэр!
– Свинство, сударь! – сердито сказала Наташа, спрыгнула с подоконника и, отобрав у Андрея нож, сцапала со сковороды кусок ветчины.
– Точно,– согласился
