во всяком случае на окраины праздника, и они сели на высокое кольцо скамей над лужайкой и стали смотреть, как внизу бегают, визжат и падают силуэты.
Он открыл обе бутылки, одну отдал Мэй, глотнул из своей и сообщил, что зовут его Фрэнсис.
– Не Фрэнк? – спросила Мэй. Взяла бутылку и налила в рот карамельно-сладкого вина.
– Меня порываются так звать, а я… прошу этого не делать.
Она рассмеялась, он рассмеялся.
Он разработчик, сказал он, в компании почти два года. До того был как бы анархистом, провокатором. Работу получил, потому что взломал систему «Сферы» и залез глубже всех. Теперь он в отделе безопасности.
– Я сегодня первый день, – отметила Мэй.
– Гонишь.
И тут Мэй, которая хотела сказать «Я без балды», решила выступить изобретательно, однако в вербальном ее изобретении что-то исковеркалось, и она произнесла:
– Я без *****,[13] – почти тотчас поняв, что запомнит эти слова и будет себя за них ненавидеть еще не одно десятилетие.
– Ты без *****? – невозмутимо переспросил он. – Как это безнадежно. На основании каких данных ты ставишь диагноз? Ты без *****. Ничего себе.
Мэй попыталась объяснить, что хотела сказать другое, подумала, то есть неведомый отдел ее мозга подумал, что надо бы покрутить фразу… Но это не имело значения. Он уже хохотал, он понял, что у нее есть чувство юмора, она поняла, что у него оно тоже есть, и как-то так получилось, что ее отпустило, и она уверилась, что он никогда ей об этом не напомнит, ее ужасная фраза останется между ними, потому что оба они понимают: ошибаются все, и если мы признаём нашу общую человечность, нашу общую хрупкость и склонность нелепо выглядеть и нелепо высказываться по тысяче раз на дню, надлежит дозволить этим ошибкам раствориться в небытии.
– Первый день, – сказал он. – Что ж, поздравляю. Выпьем.
Они чокнулись бутылками и глотнули. Мэй подняла бутылку к луне – глянуть на просвет, сколько осталось; вино окрасилось потусторонней синевой, и Мэй рассмотрела, что залила в себя уже половину. Она отставила бутылку.
– Мне нравится твой голос, – сказал он. – У тебя всегда такой?
– Низкий и скрипучий?
– Я бы сказал – закаленный. Я бы сказал – душевный. Тейтум О'Нил знаешь?
– Родители заставляли смотреть «Бумажную луну» раз примерно сто. Хотели, чтоб мне полегчало.
– Обожаю это кино, – сказал он.
– Они думали, я вырасту как Эдди Прей, умудренной, но обворожительной.[14] Хотели девчонку-хулиганку. Стригли меня под нее.
– Мне нравится.
– Тебе нравится стрижка под горшок.
– Да нет. Твой голос. Это пока лучшая твоя фича.
Мэй промолчала. Ей как будто заехали по лицу.
– Блин, – сказал он. – Я что-то не то выдал, да? А хотел комплимент сказать.
Повисла тревожная
Без женского полового органа.
«Бумажная луна»
