и сделал первый снимок.
Я вхожу в мою Комнату. Идеальное замкнутое пространство. Ровные белые стены, простой дощатый пол, в двух метрах от двери фотокамера на штативе, обращенная объективом в верхний правый угол и единственный источник света – лампа, освещающая ровный белый потолок. Никаких окон. Замкнутый куб пространства.
Вот уже двадцать лет, каждую неделю я делаю снимок этой крохотной части вселенной, надеясь, как надеялись до меня мои дед и отец, увидеть на снимке проступающие черты Господа.
Глубина
А вот и он – старый крылатый пылесос с синей надписью «Трансаэро». Поднимаюсь по трапу, вхожу в фюзеляж, в чрево – судя по запаху – сундука для хранения антикварного постельного белья, присыпанного чем-то неожиданно аэрокосмическим. Пузатые телевизоры над креслами подешевевшего от времени бизнес-класса и – свежая блузка стюардессы с легкомысленной пуговкой над пуш-апом. Я ее замечаю сразу.
Монотонно напоминая майского жука, сооружение бежит по взлетно-посадочной, отрывается и зависает на два с половиной часа между Москвой и Симферополем. Все! Три дня ни о чем не думать. Немного переговоров, отчет шефу и полнейшее радиомолчание – ни звонков, ни интернета. Повод наконец-таки выспаться.
Эта, с пуговкой, улыбаясь, косится то ли на меня, то ли на мой темно-синий семисотдолларовый «пармиджани». Хороший костюм – весомый аргумент. Подозвать и вполголоса предложить что-нибудь в меру экзотическое и дорогое – не сидеть же ей, такому ангелу в прямом и переносном, в местной гостинице, в – страшно сказать! – номере для летного состава. Достаточно разбудить ее девичье «А вдруг это он/тот самый случай (нужное подчеркнуть)…», и она кивнет. Главное, как говорит наш главный бухгалтер, совпасть ложбинками и бугорками. Но эта, вроде бы волнующая, фривольность разворачиваться не желает, потому что глаза мои уже закрыты, и я уплываю в ровное гудение турбин.
– Андрей Сергеевич, вы меня слушаете?
– Да, – киваю я, – Простите, много работы, еще этот перелет…
Я стою у окна в симферопольском гостиничном офисе, смотрю туда, где за деревьями и домами должно быть море.
– Я говорил, что протяженность прилегающей береговой полосы – пятьсот семьдесят метров. Дно каменистое, пологое, пляж можно песком засыпать. Фундамент, сами знаете, семь лет стоял. Подрядчиков мы вам обеспечим. Будет шикарный санаторий.
– Отель, – поправляю я.
– Ну да, отель, – соглашается он.
На этот раз я покупаю недостроенный профсоюзный пансионат под Гурзуфом. Не сам, конечно. Моя задача – оценить участок, коммуникации, инфраструктуру и начать переговоры. Если закрою сделку качественно и быстро, как я обычно и делаю, получу обещанный опцион на кусочек активов нашего агентства – пятьсот рублей уставного капитала, офисный стул, стол и, наверное, степлер. Если серьезно, опцион – это доступ к результирующей кормушке. Дивиденды у нас, как говорит
