Даже пытался режиссировать собственные пьесы.
Магда сразу поняла, что Кароль не слишком привык рассказывать о себе незнакомым людям, поэтому, произнося это, он смущался, словно признавался в чем-то недостойном.
–Я не знаю, Кароль…– Магда на мгновение закашлялась от сигаретного дыма – Театр закрыли и может быть это к лучшему. Мне странно представить, как люди сейчас идут смотреть пьесы.
–Но почему же? – искренне удивился Войтыла.
Повисло молчание. Было ясно, что разговор подошел к опасной черте, переступать которую без полного доверия к собеседнику могло быть смертельно опасно. И раньше, до войны, были темы, на которые нежелательно слишком распускать язык с незнакомцами, ибо всегда находились любители выявить неблагонадежных, но сейчас разговор с “неправильным” человеком мог очень быстро привести в застенок, а то и на виселицу.
–Какой может быть театр, когда творится все это! – неожиданно для себя, с раздражением сказала она. – Как можно играть спектакли, писать стихи, когда нас хотят превратить в рабов! Они даже школы закрыли! Зато пивные открыты. Я на их месте открыла бы театры и синематограф! Как это было у древних- panem et circenses7? Люди быстро забудут о том, что они больше тут не хозяева, и будут рабы любой подачке!
“А будь что будет!”– подумала Магда. – “Сколько можно оглядываться на кого -то! Что, немцы такие дураки, что думают, что поляки в приватных разговорах славословят их сраный ordnung?”
–Я убежден, что вера в Бога даст силы нашему народу сохранить достоинство, несмотря ни на что. – сказал вдруг Кароль.
–Не слишком ли много испытаний он посылает нашему народу? Боюсь, в небесной канцелярии вошли во вкус. – с сарказмом в голосе произнесла Магда, но ее молодой собеседник не обратил на это никакого внимания.
–Именно так! Вера поможет нам остаться людьми! Она поможет нам сохранить наш язык, нашу церковь, наши школы, театр, наконец! – Кароль говорил горячо и, казалось, нисколько не опасался, что его слова могут достичь нежелательных ушей. Однако в его речи не было и малой доли столь ненавистного Магде трескучего пафоса, которым были пропитаны патриотические передачи Польского радио в первые дни войны, до того момента как Варшава пала, и радиостанция перешла в руки захватчиков.
–Вы мне настолько доверяете, что говорите все это? – удивилась Магда.
–Чего бы стоила моя вера, если бы я перестал доверять людям. – пожал плечами Войтыла.
–Немцам вы тоже доверяете, молодой человек? – затянувшись сигаретой, спросила Магда.
–Немцы сейчас наши враги. Каждый из них по отдельности – заблудшая душа, которая ослепла от сознания собственной силы настолько, что они считают себя сильнее божьего промысла. Но, как и любое зло, они сами себя сожрут…
–А мы в это время будем делать вид, что ничего не происходит? Пока нас не перевешают? – усмехнулась Магда. Она так для себя и не решила, забавляет ее этот разговор или наоборот,
Хлеба и зрелищ (лат)
