на осознание того, что мне здесь совсем не нравится, я крепко схватила сумки и, следуя указателю, направилась к приемной директора, в северную часть здания.
Полуденное солнце, проникающее сквозь арочные окна, рисовало яркие блики на деревянном полу медового цвета, а мои шаги нарушали глухую тишину, пока я шла по бесконечному коридору все дальше и дальше. Я почувствовала облегчение, добравшись до ниши с мягкими диванчиками, расположенной напротив закрытой двери. «Директорат» – было написано на табличке. Пока неплохо!
Я растерянно осмотрелась. Мне стоит постучать? Или можно просто войти? Флоренс и след простыл. Она уже вошла туда без меня?
– Разве здесь нет секретаря? – пробурчала я рассерженно и бросила сумки на пол рядом со скамьей. Немного неуверенно я отвела волосы назад и, заметив, что под мышками выступили пятна пота, скрестила руки на груди.
Войти или подождать? – раздумывала я и пыталась спрятать темные пятна на футболке. Подойдя поближе к двери, я прислушалась.
– Не буду приукрашивать, – послышался глухой голос моей приемной матери через деревянную дверь, – у Эбигейл проблемы.
Ну конечно!
Я надула пузырь из жвачки и посмотрела на пустой коридор. Пятна пота больше не имели никакого значения. У меня были другие проблемы…
Со мной всегда так происходило. Либо я доставляла кому-то неприятности, либо они постоянно возникали у меня. Ничего нового. И все-таки было больно слышать это от Флоренс.
– Девочке пришлось нелегко, и я действительно хочу, чтобы ей удалось здесь освоиться.
Я закатила глаза. Мне часто доводилось осваиваться где-то. Очень часто. Новая школа, новая приемная семья, новое окружение. Прямо как сейчас.
Со вздохом я отошла от двери, села на диванчик и вставила наушники в уши, чтобы больше не слушать эту чепуху.
Конечно, Флоренс по-настоящему беспокоилась за меня. Из всех приемных родителей, с которыми мне приходилось иметь дело, Флоренс была… лучшей. Кажется, она правда меня любила. И я ее. Мне нравилось ее ателье. Ее шляпки. Всем этим она разбудила во мне страсть к рисованию. Будучи ребенком, я рисовала с огромным удовольствием. Я была хороша в рисовании, часами пропадая за этим увлечением. Но когда стала жить в приемных семьях, то забросила его. Я сдалась, а вместе с этим забыла, насколько счастливой меня всегда делали карандаш и лист бумаги. И только Флоренс напомнила мне об этом. Не потому, что Флоренс рисовала, причем исключительно наброски шляп. Несуразных шляп. Они были не в моем вкусе, но царящая в ателье атмосфера буквально дышала идеями ее невероятных творений. Все любили Флоренс. Я тоже. И все-таки я ее разочаровывала. Снова и снова.
Я чувствовала искреннюю благодарность за то, что она воспитала меня. Ведь Флоренс могла бы не усложнять себе жизнь и просто передать меня службе опеки. Вместо этого она потратила большую сумму денег, чтобы устроить меня в эту школу. Я тихо вздохнула.
– Школа для трудных подростков! – уныло повторила я объяснение,
