приходилось закрывать наглухо. Для этой цели использовали списанные фанерные портреты вождей, которые доставались нам от тети Ани из ее школы № 205. Портреты размещали лицом вовнутрь, чтобы не дай бог никто с улицы не мог заметить, что мы делаем с изображениями вождей. Изнутри же на портреты навешивали старые одеяла и тряпки: опять же, чтобы и изнутри лиц не было видно. Всю зиму мы жили при свете единственной электрической лампочки, светившей нам из школьного плафона с отколотым куском, а если электричества не было, что случалось нередко, запускали керосиновую лампу; если же не было и керосина, использовали свечи.
Так мы прожили несколько лет. Только в конце сороковых мама договорилась с одноногим инвалидом Иваном Яковлевичем, истопником школы № 205, и он заменил наши «художественные» окна на обычные окна прямоугольной формы с двумя рамами, а внешние стены утеплил засыпкой из опилок. Отец был против, ему хотелось сохранить изначальный декор, но против напора мамы устоять он не мог.
Нашелся и печник, он обложил печку кирпичами и переделал дымоход. Она стала массивней и лучше держала тепло, и имя у нее изменилось, она стала называться «шведкой». Топить «шведку» надо было «с умом». Важно было вовремя закрыть задвижку в дымоходе – в тот момент, когда на углях переставали прыгать синие огоньки, не слишком рано, чтобы не угореть, и не слишком поздно, чтобы жар не ушел в трубу.
После этого мы зажили более-менее как нормальные люди. Утром я просыпался в кроватке около печки, упирался в нее пятками и чувствовал, что она еще теплая.
Время шло, и наше положение на Елизаветке изменилось к лучшему; мы, так сказать, обрели права гражданства. Произошло это так. Сначала, еще в военное время, отец за бутылку водки договорился с домоуправом (был и такой) о временной прописке, которая несколько раз продлевалась, а после войны вышел указ Сталина о том, что все участники войны имеют право на постоянное проживание в том месте, где их застал конец войны. На основании этого документа мы и получили постоянную прописку по не совсем обычному адресу: Москва, Д-182, 12-й километр Ленинградского шоссе. Дача Елизаветино, дом 8, кв. 4.
Так я попал на Елизаветку. Наша семья зацепилась за последний краешек столицы нашей Родины – Москвы. Здесь и прошло мое детство.
На московской окраине
Строители Елизаветино выбрали для своего детища исключительно удачное место: небольшую почти круглую ровную площадку, с трех сторон от которой поверхность земли круто уходит вниз, а четвертая сторона – въездной перешеек – соединяет Елизаветино с парком Покровское-Стрешнево.
Наиболее крутая сторона обращена к речке Химке, как раз туда и выходили окна нашего жилища на чердаке. Перед крутым склоном – небольшая ровная площадка, на которой располагается огород. Мы выращиваем там картошку. Прямо под нами – болотистая низина, заросшая кустами и невысокими деревьями. Там речка Химка, вытекающая из-под плотины Химкинского водохранилища.
