языка и привез с собой обычаи и моду Нормандии, в которой вырос. Но самое главное, он сделал своей резиденцией не саксонский Лондон, а небольшое бенедиктинское аббатство (настолько небольшое, что его называли monasteriolum, в переводе с латинского «монастырёк») выше Олдвича по течению Темзы, на болотистом острове Торни.
Здесь Эдуард построил «западную церковь» (west minster) в новом романском стиле, а в качестве архиепископа Кентерберийского привез Роберта из нормандского аббатства Жюмьеж. Церковь имела в длину 98 метров и была больше всех известных нормандских церквей того времени. Рядом с церковью был возведен новый монастырь, а к востоку от него Эдуард построил для себя и своего двора дворец с видом на реку. Прежний королевский квартал в старом Лондоне близ собора Святого Павла был отдан монастырю Святого Мартина – Сент-Мартин-Ле-Гранд, основанному около 1056 года. Именно это решение – вынести центр власти над Англией за пределы Лондона – оказалось самым важным в истории города. Оно создало своего рода вторую столицу – средоточие политической власти, отделенное от местопребывания коммерции и торговли. Подобное разделение франкоговорящего двора и англо-датского торгового центра неизбежно должно было привести к конфликту – и вскоре конфликт разгорелся.
В 1051 году Годвин Уэссекский, главный советник Эдуарда, обладавший большим политическим влиянием, несмотря на англо-датское происхождение, был отправлен в ссылку витенагемотом – королевским советом, состоящим преимущественно из нормандцев. Год спустя на волне антинормандских настроений Годвин вернулся, а его сын Гарольд стал начальником войска и де-факто правителем королевства. После смерти Эдуарда в 1066 году Гарольд был объявлен его преемником. Он был братом королевы и главнокомандующим армией, но других оснований претендовать на престол у него не было. Герцог Нормандский Вильгельм объявил, что Эдуард назначил его наследником, и сам Гарольд, несколькими годами ранее потерпев кораблекрушение в Нормандии, согласился на это. Война за престолонаследие стала неизбежной.
От раннесредневекового Лондона в наши дни осталось немногим больше, чем от римского Лондиниума. В церкви Всех Святых у Тауэра имеются фрагменты, относящиеся ко временам, предшествующим нормандскому завоеванию; во время недавних археологических раскопок найдена оригинальная каменная кладка из монастырских кварталов к югу от Вестминстерского аббатства. Самое очевидное из того, что осталось, – это хребет Лондона, дорога, вьющаяся на протяжении двух миль (ок. 3,2 км) от современного Сити через долину реки Флит и вдоль Стрэнда в Вестминстер. С основания Эдуардом нового аббатства эта дорога стала фактическим и метафорическим каналом, связывающим власть и деньги. Ее так и не перестроили в широкий и красивый проспект – ни в церемониальных, ни в каких-либо иных целях. Она так и осталась обычной улицей. Однако и в те годы, когда она была грязной колеей, и в те годы, когда она была артерией Британской империи, она шла, как туго натянутая струна, вдоль берега Темзы. Сегодня по ней ходит автобус номер 11, и, когда я еду в нем, я не могу не
