попасть в фокус зрения магического мира означало одно – смерть.
Я проводила отца долгим внимательным взглядом, а он даже не обернулся на прощание. Обижаться на такое бессмысленно – это входит в сложную систему того, чем руководствуется отец, он называет это здравым смыслом, а остальные – эгоизмом высшей степени. Даже другие темные дэвы.
Дэвы – самые сильные магические существа в Пятимирье. Они произошли от Архаев, история происхождения которых скрыта от нас наслаивающейся древностью. Они условно бессмертны, не погибнут от старости, но их можно убить, и существуют болезни, выкашивающие их безжалостно. Если дэвы на вершине цепочки мира магии, то средним уровнем можно считать суккубов, успешно выигравших войну за выживание с сиренами, зверолюдов, нефилимов и падших, а в самом низу останутся морфы, полукровные и полукровки. Духи и призраки тоже обитают в нашем мире, но они лишь последствие чужих жизней, а потому стоят в стороне от общепринятой расовой иерархии, вместе с людьми.
Я на ступень выше полукровных – так называют ребенка, рожденного от союза дэва и человека, – но пониже, пожалуй, даже морфов, вызывающих у всех здравую неприязнь. Сочетание темного и светлого дэва во мне делает меня одинаково способной к любой из магических практик, но в тоже время неимоверно слабой. Мне никогда не достичь уровня отца в темных искусствах, и светлые я тоже никогда не смогу освоить полностью, но… но моя жизнь – это моя жизнь, и равняться с другими, или стенать на жестокую судьбу, глупо. Мы те, кто мы есть. Хватит ныть, ищи плюсы.
Я сделала телевизор погромче и застыла, глядя в плоский экран. Еще несколько красивых кадров с Миледи промелькнули, а потом она исчезла, вновь сменившись на ведущую. Напряженно и пристально я вслушивалась в слова, ища подсказки, действительно ли нам нужно уехать, и какова ситуация в этом городе Первого мира.
И по всему выходило, что пока всё спокойно, но если папа сказал уезжать, значит мы уедем. Птица Рах прилетела, как говорится, и лучше убегать, пока все не стало прахом.
Мне следовало помыть посуду, но я вернулась к шкатулке, вновь и вновь выстраивая резные узоры воедино. Слева направо? Или справа налево? Мне показалось, что одна из деревяшек щелкнула, но это была иллюзия, наверное, один паз был неровно обточен, и я продолжила крутить в руке этот сложный узор, ища решение.
– Ну давай же, – недовольно профырчала я.
Я любила сложные загадки, но эта начинала выглядеть нерешаемой, и у меня почти опускались руки. Вздохнув, я отложила шкатулку, пообещав себе, что вернусь к ней позже.
Я подошла к раковине, прибавила звук на телевизоре так, чтобы слышать сквозь шум льющейся воды и попробовала сосредоточиться на кружках, стаканах и тарелках, но мыслями улетела куда-то очень далеко. Я вспоминала почему-то ту небольшую деревню, где у нас из кухонной техники была всего лишь дровяная печь, которую папа разжег однажды, а потом поддерживал пламя так долго, как мог. Ту печь, которая однажды погасла, и я проснулась посреди ночи, рыдая
