растекалась по носилкам или из проломленного черепа торчал лишь обух топора.
Возможно, искалеченный человеческий мозг виделся Роуан средоточием всех трагедий мира – свидетельством того, как жизнь снова и снова подвергается сокрушительному нападению со стороны жизни. Когда Роуан приходилось убивать – а ей и в самом деле доводилось это делать, – ее действия травмировали мозг другого человека, разрушали его ткани и клетки. Похожую картину она часто наблюдала у лежащих перед ней на операционном столе пациентов, чьих имен она даже не знала. А тем, кого убила сама Роуан, никто и ничем помочь уже не мог.
Но встретиться с Майклом Карри она стремилась не для того, чтобы завести спор о цели и предназначении. И не затем, чтобы затащить его в свою постель. Ей хотелось того же, что и всем остальным, кто толпился возле него. Именно по этой причине Роуан так и не отважилась переступить порог Центральной больницы Сан-Франциско, лишив себя возможности увидеть его и лично наблюдать за его выздоровлением.
Роуан хотелось узнать о тех убийствах нечто такое, о чем не могли ей поведать результаты вскрытия. Важно, что увидит и почувствует он, прикоснувшись к руке Роуан, в то время как она будет вспоминать о тех людях. Конечно, если ей достанет на это смелости. Ведь тогда, на палубе яхты, он явно испытал какие-то ощущения, но где гарантия, что они не изгладились из его памяти вместе с видениями.
Роуан все это понимала. Давно поняла, по крайней мере каким-то уголком своего сознания. И теперь, спустя несколько месяцев, идея использовать дар Майкла Карри в собственных целях не стала для нее менее отталкивающей.
Карри заперся в своем доме на Либерти-стрит и нуждался в помощи.
Хорошо, допустим, она придет к нему и скажет: «Я врач и верю, что у вас бывают видения, равно как и в силу, появившуюся в ваших руках. Верю, потому что знаю о существовании такого рода необъяснимых психических феноменов. Более того, я сама обладаю столь же противоестественными способностями, которые сбивают меня с толку и порой полностью выходят из-под моего контроля. Я могу убивать по своему желанию». Подействуют ли ее слова на Карри?
С какой стати это должно его заинтересовать? Сколько людей, убежденных в истинности его дара, толпится вокруг – но разве ему становится от этого легче? Он умер, вернулся к жизни, а теперь потихоньку сходит с ума. И все же, если она расскажет ему о себе (а эта мысль стала теперь для Роуан навязчивой), он, возможно, единственный человек в целом мире, способный понять ее и поверить ее словам.
Наверное, рассказать кому-нибудь о тех случаях – чистое безумие. Роуан то и дело пыталась убедить себя в обратном и знала, что рано или поздно непременно поделится с кем-либо своей тайной. А если этого не случится, то рано или поздно ее тридцатилетнее молчание будет нарушено, и не просто нарушено, а буквально разорвано в клочья нескончаемым воплем, который заглушит все звуки мира.
Сколько голов она заштопала на операционном столе! Но разве
