явися поклонение, родителев бо глас свидетельствоваше тебе! Изыдьте, изыдьте, демоны мерзкие, прочь, говорю вам, прочь!
Менквы озадаченно остановились, завыли, словно бы вдруг напоролись на какое-то препятствие… но тут же обошли Афоню стороной, бросившись к тонущим стругам.
Енко Малныче – еще довольно молодой, лет тридцати – мужчина, стройный, с красивым, слегка скуластым лицом и надменным взглядом, прислонясь к кривой сосне, к чему-то прислушался и, скривив тонкие губы в улыбке, погладил по холке странное существо, чем-то напоминавшее ужасного зубастого дракона о двух мощных ногах, только гораздо меньшее по размерам – в два человеческих роста длиной. Кроме того, голова существа явно отличалась от драконьей, заканчиваясь каким-то подобием клюва, а на макушке имелся круглый костяной вырост, очень похожий на шлем, такой, что никакой удар не страшен. Судя по клюву, зверь сей питался травой, в крайнем случае яйцами, змеями да личинками, хотя вид имел вполне себе устрашающий, грозный.
На мощном крупе животного, ближе к шее, было укреплено седло, с прекрасно выделанной кожаной упряжью, щедро украшенной золотыми подвесками и разноцветными перьями птиц.
– Нет, Ноляко-нэ-я, эти люди пришли вовсе не за нами, – усмехнулся мужчина. – Не ради нас пригнали тупоголовых менквов, не ради нас притащили трехрогов – по сути, на смерть. Я вижу, и ты мерзнешь, Ноляко? А ведь, между прочим, сейчас лето.
Порыв холодного, налетевшего с моря, ветра качнул ветки сосны, осыпав старой хвоею Енко Малныче и его хвостатого спутника.
– Да, вообще-то не жарко, – поежился Енко. – Даже в малице холодновато. Пожалуй, ты прав, Ноляко, – нужно пробираться поближе к нашей земле, к теплому солнышку. Что ты сказал? Давно пора? Без тебя знаю, что пора. Однако – как же обереги, заклятье? Их установили самые сильные колдуны сир-тя, члены Великого Седэя. Ты, я надеюсь, помнишь, как мы там едва не сгинули, когда только попытались пройти. Увы! О, Праматерь Неве-Хеге! Помогла б хоть чем бедным изгоям, а? А я б тебе за это хорошую жертву принес – мухоморы… Любишь мухоморы, Праматерь? Знаю, что любишь… Жрица твоя, старая Эрвя-пухуця – любила. Такой смешной делалась, глупой… старая шлюха!
Хлопнув Ноляко по шее, Енко неожиданно захохотал, вовсе не весело, но и не грустно, а, пожалуй, издевательски-зло, будто вспомнил что-то такое, отчего нормальные люди покраснели бы… а этот вот – радовался.
– Помнишь, Ноляко, как та старая дура Эрвя-пухуця бегала голой вокруг дома девичества? Все хотела завлечь в свою постель юную Сертако-нэ! Думала, она там, в доме… Здорово я тогда все подстроил, ах, даже сейчас вспомнить приятно! Интересно, как там Сертако – вышла ли замуж? Что качаешь башкой? Я тоже думаю, что вышла – куда ей деется-то? Родила уже с пяток детей… может, правда, и меньше… расплылась, растолстела… а? Так ты думаешь, Ноляко-нэ-я? Хэ! Да никак ты не думаешь, мозгов у тебя нет, чтобы думать. Это я за тебя думаю, за тебя и говорю, потому как – больше не с кем. О!
Раздув ноздри, Енко Малныче пристально посмотрел в сторону моря; густые, цвета воронова крыла, волосы
