по особо важным делам согласен.
Червонцев подумал, что опять Вене повезло – сидит себе в отделе серой мышкой, в засадах не парится, в командировки не ездит, а скоро подполковника получит. Так может и в начальники выбиться!
– Есть, Виктор Иванович! – Щербаков вытянулся по стойке «смирно», засиял.
Девушка откуда-то из складок одежды достала документ и передала Вениамину.
Тот убрал в карман:
– Может, родителям позвонить обрадовать, или сами? – слегка нагнувшись, услужливо спросил он.
Гостья неожиданно потупилась, осунулась плечами, съежившись – ещё уменьшилась в размерах. С тяжёлым вздохом, не торопясь опустила платок с лица вниз к подбородку и стала походить на обыкновенную русскую девушку из глубинки.
Сотрудники впервые увидели её узкое бледное личико, маленький носик, тонкие сомкнутые губы, края которых слегка вздёргивались вверх, придавая лицу выражение лисьего ехидства. Но небесная синь распахнутых глаз, грустные опущенные брови обескураживали выражением беспомощности и безмерного доверия.
Косметики на лице практически не было, и от этого оно выглядело свежим и даже девственно нежным, точно у подростка.
Светленькие ресницы часто-часто заморгали, в глазах появился блеск, подбородок покрылся мелкими вертикальными морщинками, стал подрагивать:
– Я ещё не знаю… Как… Адрес не помню, может, пока в гостиницу? – теперь она казалась совсем ребёнком с тонким плаксивым голоском.
Мужчины недоумённо переглянулись, затем нахмурились и вопросительно воззрились на подопечную.
Девушка всхлипнула:
– С памятью что-то… – Свела брови. – В Тель-Авиве даже лежала в больнице… но так и ничего…
– Не помните родных и адреса проживания? – с недоверием поинтересовался Червонцев, покачал головой.
– Помню, что Ленинград… Петербург, а родителей – только в лицо! Мамочка перед глазами стоит… ну прямо вот так, моя милая, круглолицая, как луна, щёки её в румянах, взгляд ласковый, я так её люблю… – Она шмыгнула носиком и стала поочерёдно прикладывать ушко платка к глазам, затараторила: – Зрительно вот помню, а как зовут – нет, и папу тоже… постоянно об этом думаю, вспоминаю, вся извожусь, дёргаюсь. Но доктора советовали так делать. Стараюсь представить, как это было: то в нашей квартире, то в саду, где мы гуляли, или в парке на аттракционах. Кажется, вот каждую морщинку на лице помню, все-все родинки наперечёт, имя – на языке… и нет, никак…
Виктор Иванович откинулся на спинку кресла, во рту запершило, жалость заполнила душу. Сглотнул несколько раз. Как чувствовал – бедная девочка! Вот тебе опять бедолага – разбирайся. Ну и времена: кто-то детей теряет, кто-то родителей. Прямо как пятьдесят лет назад. Ну, так это ж война была, отечественная… А здесь что? Бомбы не падают, блокады нет. А всё стреляют, похищают, сволочи…
Сердце предательски забилось с перебоями.
