что иногда полезно для разных отвлекающих маневров типа «Смотри, птичка!», но сейчас на улице темно, и даже птички пока не проснулись. Боже правый, еще совсем ночь.
Линус не может проспать всю ночь напролет. Вчера я укачивала его в час, когда он проснулся с криком, а Боб вставал к нему вскоре после трех. В свои девять месяцев Линус еще не говорит, только бубнит «баба-мама-дада». Так что мы не можем ни расспросить его, чтобы выяснить, в чем проблема, ни убедить, ни подкупить. Каждую ночь начинается игра в загадки, в которую нам с Бобом не особенно хочется играть, и мы никогда не выигрываем.
«Как думаешь, у него зубки режутся? Может, дать ему тайленол? Не можем же мы накачивать его лекарствами каждую ночь. Может, у него воспаление уха? Я видела, как он дергает себя за ухо. Он всегда дергает себя за ухо. Может, он потерял соску? Или ему приснился кошмар. Может быть, дело в раздельном сне и стоит взять его к нам в постель? Мы же не хотим, чтобы он к этому привыкал, правда? Что мы делали с двумя другими? Не помню».
То и дело, под влиянием усталости и отчаяния, мы решаем игнорировать его. «Сегодня ночью мы позволим ему проораться». Но выносливость маленького Линуса поразительна, и легкие его не подводят. Как только он решает что-нибудь сделать, то отдается этому целиком. Я полагаю, эта черта здорово пригодится ему в жизни, и потому не уверена, что в этом отношении его стоит перевоспитывать. Обычно он плачет больше часа, а мы с Бобом в это время лежим без сна, не столько игнорируя плач, сколько сосредоточенно слушая его, ища едва заметные изменения ритма, которые могут указывать на то, что конец близок, и не находя их.
Кто-нибудь из других детей, обычно Люси, в конце концов стучит в нашу дверь, входит и сообщает:
– Линус плачет.
– Мы знаем, солнышко.
– Можно мне молока?
Теперь я встаю, чтобы принести Люси молока, а Боб – чтобы успокоить Линуса. План провалился. Младенец опять победил. Счет такой: родители, выпускники Гарварда со степенью магистров делового администрирования, оба отлично умеющие вести переговоры и управлять людьми, – ноль. Девятимесячный ребенок без формального образования и какого-либо опыта – слишком много, чтобы мой усталый мозг это сосчитал.
Одетый и снятый с ужасного пеленального столика, Линус мгновенно успокаивается. Никакой злости, никакого недовольства – только жизнь в настоящем. Я целую и тискаю своего маленького Будду и несу его вниз. Чарли и Люси уже встали. Я слышу, как Люси ходит по своей спальне, а Чарли валяется на кресле-мешке в гостиной и смотрит «Губку Боба».
– Чарли, еще слишком рано для телевизора. Выключи.
Но он совершенно захвачен зрелищем и не слышит меня. По крайней мере, я надеюсь, что не слышит, а не намеренно игнорирует.
Люси выходит из спальни, одетая как городская сумасшедшая.
– Мам, как тебе мой наряд?
На ней белая майка в розовый горошек, напяленная поверх оранжевой рубашки с длинными рукавами, бархатные легинсы леопардовой расцветки под
