сском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2015
Тамта Мелашвили родилась в 1979 году в Грузии, в городе Амбролаури. Год жила в Германии, где и начала писать. В 2008 окончила Центральный европейском университете в Будапеште. В настоящее время она живет в Грузии и работает защитником прав женщин и экспертом по гендерным вопросам.
«Очень своевременная книга!»
Больше двадцати лет по периметру распавшейся большой страны вспыхивают войны. Для самоутешения и самообмана мы невнятно называем их «межнациональными конфликтами».
Писатели нового поколения, прошедшие через эти «войны-конфликты», немало написали о них. Но во всей этой, достаточно обширной уже литературе, я не знаю произведения по силе эмоционального воздействия равного маленькой повести Тамты Мелашвили «Считалка».
Этой прозе присущи прямота и правда, глубина и наивность, детская искренность и пронзительная нежность. Простота слога в ней органично сочетается с изощренной сложностью композиции. С помощью всех этих средств повествование освобождается от литературности и о боли говорит болью, о нежности – нежностью, о страхе – беспомощным детским испугом.
В повести нет ни взрывов, ни выстрелов, но война не просто присутствует в ней, она оказывается ее главным действующим лицом. Войной пропитана вся порушенная и поруганная жизнь, буквально каждый вдох и выдох жителей городка, в котором происходит действие.
Думаю, особая пронзительность повествования проистекает оттого, что она написана совсем молодой женщиной, а ее героини – две тринадцатилетние девочки, чей подростковый мир и пробуждающая женственность сталкиваются со слепой жестокостью войны.
Среда
Мама сказала: Молока совсем нету, вот он и плачет. У мамы нету молока, потому и плачет, сказала я Нинце. Что будешь делать? сказала Нинцо. Опять Гвелесиани, другого выхода нету. Она мучила скобу калитки. Калитка скрипела. Вчера зашелся до судорог, сказала я. Пришлось опять макать палец в вино и совать ему в рот. Уснул кое-как. Говорю тебе, выход один – аптека Гвелесиани. Надо это сделать. Мама убьет меня, сказала я. Меня тошнило. Помрет у вас ребеночек, и пусть потом твоя мать твердит: Бог прибрал ангелочка, сказала Нинцо тоненьким голоском. Не выламывайся, сказала я. И отчего вы с матерью такие дебилки? Я стиснула Нинцыну руку на скобе калитки. Перестань скрипеть, достала. Ладно, Нинцо убрала руку. Ты же ее знаешь, сказала я. Целый час кляла меня за чай и макароны, украденные в магазине Мананы. Угу, сказала Нинцо и опять взялась за скобу. Как узнала-то? Ты же за гумпомощь выдала, от теток-гуманитарок. Да, сказала я. А ценники содрать забыла. Я же говорю – дебилка. Оставь калитку в покое. Убери руку! И ты убери. Сперва ты. Ну вот. Помолчали, глядя друг на друга. Зайди во двор, и выйдем вместе, сказала Нинцо, глядя мимо меня. Во дворе сидел дед Заур. Уставился куда-то и не шевелился. В замызганном костюме, собрал весь свой хлам и повесил на грудь. Глянь на него. Нормальный, да! сказала Нинцо. Так в медалях и сидит весь день. А ступает-то как. Как ступает, сказал дед Заур. Курва из нее растет. Оторва. И из тебя оторва. В доме ее бабка помирает, а она… Дедушка, сказала Нинцо, иди в дом, ты же видишь, они опять разлетались, опасно. Да ну их! сказал дед Заур и отвернулся. У Нинцы была вскопана земля для цветов, я приминала ее кроссовками. Сейчас переоденусь и выйду. Бабка помирает со-всем, повторил дед Заур. Я промолчала. Что это за война, сказал дед Заур. Это не война. Эти с этой стороны, те с той, а посередине что? Коридор откроют, сказала я. Что? Какой еще коридор? Так говорят, сказала я. Отец моего одноклассника сказал. Пустое, хмыкнул Заур. Ничего не откроют, вот увидишь, перебьют нас здесь. Откроют, сказала я. Отец моего одноклассника сказал, что на днях откроют. Отец одноклассника, отец одноклассника, передразнил дед Заур и скривился. Перестань топтаться. Что они так летают? глянул на небо. Как так? спросила я. Да как-то не так. Перебьют нас. Еще чего, сказала я. До сих пор бы перебили. Ответь-ка мне, кому больше веры: мне или безногому отцу твоего одноклассника? Отцу моего одноклассника. Эх, вздохнул дед Заур. Ну пошли, Нинцо прикрыла дверь за спиной. На ней было синее платье. Курево у меня таскает, сказал дед Заур. Курва она, крикнул вслед. Оторва. Нинцо сделала вид, что не слышала, разглядывала платье. Смотри, какое! Шик, правда, Кнопка! Только карманы отпорола. Приподняла подол, крутанулась. Я узнала платье. Воровка, сказала я. Воровка! Да ладно тебе, сказала Нинцо. Сколько раз говорила, не трогай чужое. Не начинай опять, сказала Нинцо. Украсть у мертвого не воровство, запомни раз и навсегда. Откуда ты знаешь, что она мертвая? Откуда? Не знаю, сказала Нинцо. Я знаю только ее брошенный дом. Так изучила, с завязанными глазами войду и выйду, и перестань уже, хватит, тошнит. Ладно, сказала я. Ладно. Вот и хорошо, сказала Нинцо и погодя: Больше ничего не возьму. А это уж очень понравилось. Синее. Маму в таком помню. Ладно, сказала я, ладно… К тому же у меня для тебя сюрприз… Мы вышли на главную улицу, на пустую улицу. Сюрприз? тупо повторила я. Шагай быстрее, не утерпела Нинцо.
