цвет, но на холсте, как ни бьется она, остается лишь плоская, мутная синь.
Вдруг кто-то сзади перехватывает ее руку. Не успевает она испугаться, как чьи-то сильные пальцы выдергивают у нее кисть, и кисть эта начинает летать над холстом, касаясь его легко и непринужденно.
Татьяна оборачивается. Он стоит перед ней, в одних плавках, высокий, черноволосый, с потрясающими, пронзительными глазами.
– Да, – говорит она. – Да! Да! Теперь это море. А была просто синяя краска! Как вам удалось это?
Он молча и пристально на нее смотрит. Она смущается и начинает одевать джинсы.
– Не надо! – останавливает ее он. – Не надо, я не маньяк, не грабитель и не сумасшедший. Я обыкновенный журналист в служебной командировке. Надеюсь, вас зовут не Таня?!
Опешив, она поднимает на него глаза.
– И не надейтесь. Меня зовут Таня.
Он вдруг рычит, хватается за голову и с разбегу таранит воду.
– Но ты все равно мне нравишься! – кричит он оттуда.
Она догоняет его, и они плывут наперегонки...
Потом были встречи – частые, короткие и украдкой. Он сразу сказал, что женат, что живет с женой по привычке, что детей у них, слава богу, нет, что вообще он по натуре – свободный, злой, одинокий волк, который не может принадлежать одной женщине. Вернее, не мог... пока не увидел ее в купальнике, перед мольбертом, с мокрыми волосами.
За его колючесть, ершистость, умение по всякому поводу и без повода высказать свое колкое мнение, она стала называть его – Еж.
Он не возражал. Ему нравилось, что она так его называет.
Они встречались каждый день, в восемь вечера, на том самом пляже. У нее была сессия в художественном училище – последний курс! – и она после экзаменов, собеседований и консультаций, не заезжая домой, мчалась к нему.
Однажды она опоздала. Автобус сломался, и Татьяна две остановки прошла пешком. Глеб сидел и что-то быстро-быстро писал на песке тонкой палочкой.
– Я опоздала! – закричала она издалека. – Еж, я больше не буду!
– Никаких извинений! – отрезал он и повалил ее на песок, пытаясь губами запечатать ей рот. Она увернулась, расхохоталась и села, плотно обернув сарафаном колени.
– Еж, я родителям про тебя все рассказала!
– Зачем? – в его голосе промелькнул холодок.
– Как зачем? – удивилась она. – Им все равно рано или поздно придется узнать о тебе. Я люблю тебя и не собираюсь скрывать этого. Я... я даже сказала, что ты женат. Пока женат.
– Нет, ну я кайфую, дорогая редакция! – то ли возмутился, то ли одобрил он ее поведение и снова повалил на песок.
– Господи, как папаша орал, когда узнал, что я в сентябре поеду к тебе в Москву. Как орал!! – Она рассмеялась. – «Он волк! Он столичный, развратный волк! Он растопчет тебя и бросит!» Еж, ты не растопчешь меня? Не бросишь?! – она опять рассмеялась.
Он стянул с ее плеча лямку от сарафана.
