я на работе, – пробормотала я, рассматривая слой пыли на черной крышке.
Наверное, у меня крыша поехала, потому что вдруг показалось, что бабка на афише удивленно приподняла брови.
Пересилив свой ужас, я пальцем нарисовала на пыльной поверхности крышки скрипичный ключ. Этот ключ благополучно просуществовал неделю, пока его не накрыл новый слой пыли. Всю неделю, каждую ночь, рояль бренчал, бормотал, стонал, наигрывал и издевательски весело тренькал. У бабки на афише сохранялся недоумевающий вид, из чего мне нужно было сделать вывод, что она здесь ни при чем.
Я сходила к врачу, проверилась на вменяемость и начала пить успокаивающие таблетки.
Рояль замолчал, но всего на тринадцать дней. На четырнадцатый он сбацал нечто невероятное, от чего соседи возмущенно заколотили в стенку.
Тогда я объявила роялю войну.
Привела священника, чтобы он освятил углы. Написала заявление в милицию, чтобы они «приняли меры». Переставила мебель в квартире.
Рояль продолжал играть.
Я отдала приличную сумму лучшему в городе магу, чтобы он пассами и заклинаниями изгнал из рояля бесов.
Рояль продолжал играть.
Я устроила засаду с фонариком и баллончиком слезоточивого газа.
Рояль подождал, когда я засну и ... заиграл.
Я поставила ему бутылку шампанского, бутерброды с икрой, нарезку из сервелата, семги и осетра.
Рояль продолжал играть.
Я заменила шампанское на коньяк, икру на шоколад, сервелат на креветки.
Роль продолжал играть!
– Тогда я тебя продам, – мстительно сказала я инструменту.
Бабка на афише нахмурилась, но я сделала вид, что не заметила этого.
Покупатели нашлись быстро. Пока они искали, на чем перевезти инструмент, я вдруг поняла, что не смогу жить без этого ночного бормотания клавиш, как не могу жить без цокота копыт за окном, без странной песенки Бубона, без регулярно заполняющего квартиру запаха горячего хлеба, без трамвайного грохота, без гула взлетающих самолетов, без тополиного пуха и прелестей шумного перекрестка...
Я расторгла сделку, чем очень расстроила покупателей.
Но чтобы последнее слово осталось за мной, я протерла черного паршивца от пыли и перекрасила в оранжевый цвет.
По-моему, пока я ползала вокруг рояля с кисточкой и ведром краски, бабка ухохатывалась на афише.
Теперь это бесценный рояль. Он ярко-оранжевый и играет сам по себе. Он будит меня, когда ему заблагорассудится, и молчит, когда мне не спится, и я умоляю его поиграть. Я абсолютно уверена, такого рояля ни у кого нет.
Быть может, когда-нибудь, я тоже оставлю его в наследство своей внучке.
Утром, прежде чем пойти на работу, я заглянула в салон красоты.
– Сделай из меня что-нибудь среднестатистическое, – попросила я своего мастера, усаживаясь
