, от которого растаявшие снежинки стекали по лицу тонкими струйками.
Потеря ориентации у Адольфа Бергшё объяснялась тем, что ему было восемьдесят восемь лет и он страдал болезнью Альцгеймера – о чем он тоже не знал. Однако он остро ощущал на себе влияние болезни. Как сейчас. Он был уверен, что узнает это место, но память отказывалась служить ему. Зрительные впечатления поступали в мозг, нервные окончания схватывали их. Но дальше дело стопорилось. Впечатления не перерабатывались, как он ни старался. Сигналы попадали не туда, он был не в силах извлечь ничего из памяти, напоминавшей запертый сейф.
Его забывчивость не создавала бы столь серьезной проблемы, не стой он в данный момент среди танцующих снежинок в одной зеленой ночной рубашке с логотипом «Care4Me» на спине. Больше на нем ничего не было, даже носков. Подгузник, который на него надели на ночь, он умудрился снять и оставить в коридоре дома престарелых, расположенного всего в ста метрах от того места, где он стоял. Не помнил он и того, что именно этот подгузник, переполненный и к тому же натирающий, разбудил его среди ночи. Он не помнил, что позвонил в звонок вызова ночной медсестры, а когда никто не пришел, предпринял попытку сам найти дорогу до туалета. Подсознательно он помнил, что дневные медсестры огорчались по поводу того, что он изводит слишком много подгузников.
Адольф Бергшё, всю жизнь живший по принципу, что надо делать все от тебя зависящее и не становиться обузой другим, понял, что ночная медсестра занята другими, кто больше нуждается в ее помощи. Пациентами, которые по-настоящему больны, а не просто желают удовлетворить свои надобности.
Трудности начались, едва он отправился на поиски туалета. Ему почему-то пришло в голову, что туалет в коридоре, а не в отделении, из которого он только что вышел, а оказавшись в коридоре, он забыл, по какому делу идет. Бродя взад-вперед, он пытался вспомнить, куда ему надо, что позднее подтвердили камеры наблюдения, зарегистрировавшие его движения. Те самые камеры, которыми заменили постовых медсестер, дежуривших ранее на каждом этаже. Отчаявшись и собравшись повернуть назад, он обнаружил, что не помнит, где его комната. Какая дверь его? И на нужном ли он этаже? Все выглядело совершенно одинаково.
В конце концов он добрался до автоматических дверей выхода, которые открывались только изнутри. Шагнув на каменные плиты за дверями дома престарелых, Адольф Бергшё не отдавал себе отчета, что в этот момент сделал решающий шаг в своей жизни. Ему и в голову не приходило, что он шагнул навстречу скорой смерти.
На видео камер наблюдения на следующий день ответственные лица могли наблюдать, как Адольф Бергшё бесцельно бродит у входа с выражением лица, явно демонстрирующим изумление от адского холода. Записи показывали, как он шаркающими шагами кружил на месте, останавливался, опустив голову, обхватив себя руками. На заднем плане виднелись автоматические двери, никак не реагировавшие на его действия. Они не сдвигались ни на миллиметр. Запись кончалась на том, как Адольф Бергшё исчезает из виду, удалившись в темноту.
Дрожа от холода, он предпринял новую неудачную попытку сделать несколько шагов вперед по снегу. Вон там, в темноте, стоит скамейка, засыпанная снегом, – не на ней ли он сидел этим летом? Но вправду ли он дома? Или перед ним скамейка на большом хуторе Норра Стургорден в Сала? Но перед домом, где он вырос, никогда не было фонаря, так что, наверное, это где-то в районе Вита Берген, неподалеку от того места, где он живет.
Словно при помощи лазера в памяти высветился фрагмент – внезапно он вспомнил. Скамейка не может находиться в Витабергспаркене. Он там больше не живет. В доме, где он прожил бóльшую часть жизни, произошло – как там они это называли? – произошла реорганизация. А теперь он живет в доме престарелых.
Он глянул вниз на свои ноги и голые ступни, засыпанные снегом. Холода он уже не чувствовал. Скорее приятное тепло. Пролежни, обычно так мучившие его, тоже не ощущались. Он сел в темноте. А потом улегся в снег, который принял его в свои теплые объятия. Мягкий, как пух, он принял очертания его тела. Снег, проникавший через рубашку, освежал, но это было приятное ощущение. От него прошла и боль в ногах.
Он посмотрел вверх. Жизнь он прожил не зря. Жена и дети. Честно трудился столяром. Хорошие, надежные товарищи по работе. Но ему хотелось бы попрощаться. Не с Керстин – она умерла еще десять лет назад. С детьми. Он помнил их маленькими. Странное дело – воспоминания их ранних лет до сих пор то и дело всплывали в памяти. Как они учились кататься на велосипеде на дорожке за домом. Как сын ел мюсли с вареньем на завтрак. Как дочь примеряла подержанные лаковые туфли. А вот чем они заняты во взрослой жизни, за этим уследить труднее.
Он закрыл глаза и почувствовал, как снег падает ему на веки. А потом под опущенными веками замерцали звезды. В бога он не верил, так что это было не то. Или все же он? Иисус подает ему сигнал? Или просто его ждут мама с папой? Или это Керстин, осторожно постукивающая кончиками пальцев по его тонкой холодной коже? Дальше Адольф в своих размышлениях не дошел, потому что все почернело. Он заснул в снегу.
