Он редко выходит из комнаты, – лаконично объяснила Рада. Сашенька был ее заветной территорией, которую она как пес цепной охраняла от посторонних глаз. И чужой страх, и чужое сочувствие казались ей оскорбительными.
Старуха нависла над столом, вероятно, ожидая приглашение присоединиться к завтраку. Рада просто отвернулась – это было некрасиво, но бессонная ночь и мрачные мысли на время сделали ее бесчувственной. Ну и инстинкт самосохранения отчасти – прикормишь такую сплетницу, потом покоя не даст.
Однако старухе было плевать на политес – потоптавшись с минуту, она просто уселась без приглашения на один из свободных стульев. И Рада была вынуждена подвинуть ей чашку, плеснуть туда чай и буркнуть:
– У нас вот тут пирожные, вы угощайтесь.
– Не стесняйтесь, – с ухмылкой добавила Яна.
Старуха не обиделась. Хотя глаза у нее были злые и умные, как у старого пса – наверняка поняла все. Но видимо, у ее визита была какая-то цель, которая казалась ей намного важнее сохранения чувства собственного достоинства.
Без удовольствия надкусив пирожное, старуха сразу перешла к делу:
– Я видела, вы вчера на улицу ходили, лес наш слушали.
– Вы тоже это слышали? – оживилась Яна. – Как будто бы дети над лесом плачут.
– А что, хозяйка дома разве не предупредила?
– Она все о болоте говорила, – неохотно сказала Рада, которой эта назойливая старуха не нравилась; от нее чувствовалась какая-то скрытая угроза, Рада даже не смогла бы объяснить, почему; что-то из области интуиции. – Говорила, что в лес ходить нельзя, болото страшное там.
– Это правда, – кивнула старуха. – О болоте нашем вся область знает. Местные и так туда не суются, а чужих предупреждают сразу. Тягучее болото, голодное. Ежели ступишь туда, считай пропал.
– Так откуда же в том лесу дети взялись? – не отставала Яна.
Старуха посмотрела на нее внимательно. «Непростая девочка какая», – подумалось ей. И сердце заныло тоскливо, чего с Марфой, очерствевшей с возрастом, почти никогда не случалось. Какой-то необъяснимый древний зов абсолютной тоски. Дочка соседей, Яна, вдруг совсем другую девушку ей напомнила – той, другой, уже давно не было в живых. Аксинья, лучшая подруга, та, что всю юность с нею провела. Внешне между ними не было ничего общего. Аксинья тощая, угловатая, с резкими птичьими чертами. Яна – плавная, рослая, как будто бы сонная немного. Но выражение лица, но взгляд…
– Нет в лесу никаких детей, – помолчав, ответила Марфа. – Неоткуда взяться им. Я же видела вас вчера в окно, видела ваши лица… Потому и решила зайти. Успокоить.
– Да, мы вчера расстроились, – признался Максим. – Признаться, я даже детство вспомнил. Я в детстве темноты боялся.
«Слизень какой-то, а не мужик, – подумала старуха. – Надо же, у такого слизня родилась такая непростая девочка».
Темнота пугает тех, кто горя настоящего
