не ставилось, и девушки могли рассчитывать только на роли внезапно захворавших артистов, да на маленькие, незаметные рольки молоденьких служанок, безмолвных свидетелей или девочек на побегушках.
Несмотря на то, что Верочка вела себя достаточно благоразумно, мужчины помоложе пытались ухаживать за нею, но ничего серьезного или оскорбительно не предлагали. Они были наслышаны о муже молодой артистки, которого давно уже не за внешность звали Костя-кирпич. Начавшаяся перестройка выявила у него жесткий характер, умение добиваться своего во что бы то ни стало, давить всех, вставших на его пути.
Организовав свое собственное дело, Кирпичов был умен, изворотлив, но не гнушался применять в делах приемы, свойственные простому кирпичу, летящего с высоты пятиэтажного дома. Партнеры его уважали, враги побаивались. И только Верочка, его жена, не замечала перемен в своем Костике. Он был с ней предупредителен, нежен и ласков, одевал её во все фирменное, не ограничивал в средствах. После того, как она родила ему дочку, подарил машину «Жигули». Не успевала Вера о чем-то подумать, как Костя исполнял её желание. Как само собой разумеющееся молодая женщина принимала заботу мужа, дорогие подарки в праздники и просто так. Он выбирал для неё одежду и обувь, и цена никогда не играла для него роли. Вера счастливо улыбалась, благодарила поцелуем и верила в свое, как она считала, заслуженное счастье.
Три года, что Вера сидела в декретном отпуске, были, пожалуй, самыми счастливыми в их жизни. Это были медовые годы. Верочка успевала не только ухаживать за ребенком, но и готовить любимые блюда Костика, печь торты, стряпать пироги, украшать их квартиру. Её проснувшаяся сексуальность нашла горячий отклик у мужа, который упивался близостью со своей красавицей женой, которая и после родов сохранила удивительно стройную фигурку. Одеваясь на деньги мужа с большим вкусом, она строго следила, чтобы и Костя выглядел презентабельно, дипломатично предотвращала его попытки слиться внешним видом и манерами с массой «братков».
После декрета Верочка вновь вернулась в театр. С удивлением узнала, что Ксения Павловская добилась успеха, есть у неё и главные роли. Конечно, и Веронике представилась возможность в новом сезоне сыграть несколько небольших, но значимых ролей. Она с жаром начала репетировать, но первая же репетиция на большой сцене…
Вся труппа испытала шок. Стоило милой Верочке ступить в освещенный круг, как исчезла её живость, искренность, непосредственность. Она сделалась холодно закованной, сухо цедила текст и двигалась по сцене с грацией робота второго поколения.
Это была катастрофа. Кто-то хихикал, кто-то жалел Верочку, а заслуженный режиссер вынужден был забрать у неё роль, а потом продолжал менять ей роли с маленьких на еще меньшие, незначительные. Конечно, её такое отношение обижало.
– Мне не дают работать, – плакалась она в плечо Альбины Петровны. – Этой мымре Павловской опять роль дали, а мне три слова в конце второго акта: «Кажется, в ночь пойдет дождь». Что за несправедливость!
Альбина Петровна обняла дочь, погладила,
