когда ей хвост придавят. А что поделаешь? Каким голосом природа наделила, с тем и жить приходится. Лет восемь назад я даже операцию на связки сделать хотела, чтобы голос грубее стал. Да друзья отговорили. Вдруг, говорят, совсем голоса лишишься? Я и побоялась.
– Брось, нормальный у тебя голос, – подбодрила я Ленку. – Не картавый, не гундосый, чего еще надо?
– Это точно. Бывают голоса и похуже. Ну, рассказывай, как живешь? Я слышала, ты юридический окончила, частным сыском занимаешься, преступления всякие расследуешь?
– Машка просветила? – улыбнулась я.
– Конечно. Ей про других посплетничать – как меда напиться. А чего ты в прокуроры не пошла или в другое какое госучреждение? На себя работать приятней?
– Что-то в этом роде, – уклончиво ответила я. – Мне моя работа нравится. Ты-то как? Чем занимаешься?
– Ну, у меня все совсем просто. Школу окончила, учиться дальше не пошла. Мама серьезно болела, надо было деньги зарабатывать. Отец ведь нам совсем не помогал. Сначала на швейной фабрике корячилась. Полы мыла. Потом в торговлю подалась. А сейчас мне такое место выгодное подвернулось! Я у одной шикарной дамочки домработницей служу. А что? Работа не ахти какая сложная. Помыть, прибрать, бельишко погладить. Кашеварит у них повар приходящий, так что мне совсем лафа. А денег платят не хило. И даже перерыв обеденный имеется. Хожу вот, воздухом дышу.
– Дамочка одинокая, что ли? – ради приличия поинтересовалась я.
– Почему одинокая? Муж имеется. Богатенький, представительный. Постарше хозяйки, естественно. Она у него, как водится, не первая жена. С первой он развелся, когда Элеонора, это моя хозяйка, его заарканила. А что ж, ему уж за сорок, а Элеоноре и тридцати нет. Только он дома редко бывает. Мы с ним почти не видимся.
– И давно ты у них работаешь?
– Месяца три всего. Но я для себя решила: у Элеоноры я надолго. Пока сама не выгонит, я от них никуда. Стараться буду не за страх, а за совесть. Чтоб понравиться. Такие места на дороге не валяются.
– Вот и правильно. Место домработницы в хорошем доме с фабричными условиями не сравнишь, – поддержала я намерения Ленки.
– Ага, и зарплату – тоже.
– А чего имя у твоей хозяйки такое странное? Иностранка или так, родители с чудинкой?
– Или так. Сама она с чудинкой. В доме поговаривают, что она из глухой деревни в Тарасов приехала. Имя сменила, чтобы своего миллионера охомутать. Она, конечно, стерва еще та! Да мне по барабану, лишь бы денежки хорошие платила.
– А вот с древнегреческого ее имя переводится как «милосердие, сострадание», – сообщила я.
– Да уж, это не про нашу Элеонору. От нее сострадания вовек не дождешься. Вот я на прошлой неделе перепутала и вместо зеленого полотенца повесила в ванной комнате бежевое. А она-то просила зеленое! Так вони было на три дня. Какими только словами меня не поливала. И бестолочь я, и корова ленивая, и в голове у меня вместо мозгов пузыри мыльные.
– И
