о помощи, то сильно удивился и огорчился реакции. Вместо того чтобы одолжить ему небольшую сумму денег, чтобы Чарльз мог добраться на извозчике до дома, прохожий испугался, намочил штаны от страха и припустил со всех ног прочь по улице, крича что-то о привидениях. Чарльзу стало обидно из-за такой реакции на него, но потом он убедил себя в том, что это чрезмерное возлияние так подействовало на человека, и перестал на него обижаться. Но после того, как его обращение произвело подобный эффект у еще нескольких людей, в том числе и трезвых, и женского пола, Стросс задумался – вероятно, с ним что-то не так. Да, голый человек на улице зрелище неприятное, но все же не ужасное, не способное вызвать панический ужас. Да и полицейские должны были заинтересоваться его персоной, но они не обращали на него внимания, а когда он попробовал с ними заговорить, обратились в бегство. Только после того, как он увидел себя в витрине, вернее будет сказать, не увидел себя вовсе, Чарльз вспомнил об эксперименте и о своей неудаче – он стал невидимым.
Стросс вернулся к Уэллсу. Все попытки исправить ситуацию, сделав его вновь видимым, не увенчались успехом. К сожалению, процесс оказался необратим. Нельзя употреблять экспериментальные препараты не будучи уверенным в конечном результате. Стросс ушел от Уэллса разочарованным. Постепенно он научился жить с даром невидимости, даже вернулся на службу в полицию, где занял должность старшего инспектора по особым поручениям. Руководители Скотленд-Ярда решили, что человек-невидимка на службе полиции может быть очень полезным, но не афишировали этот факт. А если какой-нибудь ушлый репортер, пронюхав что-то, писал статью в газетенку, всячески отрицали, угрожая судебными исками за клевету. Уэллс не оставлял надежды вернуть Чарльзу Строссу видимость, но пока это привело только к эффекту мерцания, который Гэрберт пытался взять под контроль. Конечно, сейчас Уэллс научился делать эффект невидимости обратимым и временным, но он не мог исправить ошибку, допущенную на ранних стадиях работы.
Чарли Чаплин сидел в кресле, положив ногу на ногу, и поигрывал тросточкой. Взгляд его становился все более рассеянным и скучающим. Он смотрел на то, как Уэллс смешивал какие-то препараты в колбах, доводил их до кипения, но меняющие цвет жидкости его не заинтересовали. Он ожидал волшебства, сказочности, но вместо этого погрузился в будни химической лаборатории. Я видел это, но ничем не мог помочь актеру. Привыкший к фонтану эмоций и водовороту событий, что всегда царили вокруг него, Чарли явно загрустил. Я начал гадать, сколько времени он еще продержится, прежде чем, сославшись на неотложные дела, о которых он неожиданно вспомнил, не откланяется. Но тут Уэллс снял с подставки колбу, взболтал жидкость и перелил ее через воронку во флакон с разбрызгивателем. Делал он это предельно аккуратно, стараясь не пролить ни одной капли, но все-таки одна попала на стол, и тут же то ли прожгла в нем дырку, то ли сделала крохотный фрагмент стола невидимым. Уэллс взял в руки разбрызгиватель с синей полосой вокруг
