прорезанными носогубными складками, аккуратно подстриженная бородка клинышком, и маленькие, глубоко запавшие глаза, цветом похожие на перезревший крыжовник. Голова пана Ивелинского обрита машинкой, и когда он проходит под фонарем, становится заметен белый шрам немного выше левого виска. Шрам, прямо скажем, выглядит жутковато, он похож на паука с растопыренными лапками.
Все пассажиры, приехавшие в Гданьск ночным поездом из Варшавы, уже обогнали пана Ивелинского. Каждый спешит попасть домой, потому что час уже поздний, один Казимеж никуда не торопится и поднимается на пешеходный мост, проходящий над железнодорожными путями, самым последним. Он ставит чемоданчик на дощатый настил и, облокотившись о поручень, смотрит на горящие в темноте огни семафоров. Сунув руку в карман плаща, Казимеж Ивелинский достает пригоршню тыквенных семечек. Он грызет семечки и терпеливо ждет. Он стоит на мосту промеж двух висящих на изогнутых дугах фонарей, в густой темноте. Проходит минута, другая, и Казимеж Ивелинский видит этого пана. Казимеж уже давно приметил его в поезде. Пан выходит из-за газетного киоска, стоящего на перроне. Свет в киоске не горит, киоск до утра закрыт, на окнах опущены жалюзи. На пане черный бушлат и кепка, а из-под кепки торчат рыжие патлы. Рубиновый уголек сигаретки освещает его рябое лицо. Странное дело, но этот пан, как и сам Казимеж что-то не особо торопится домой.
В Варшаве Казимежа обложили, словно волка на охоте. Пришлось устроить пожар в собственной студии. Пожар вышел просто загляденье! Ничего не горит лучше, чем целлулоидная кинопленка. Всю нынешнюю ночь пан Ивелинский провел, пересаживаясь с поезда на поезд. От самой столицы его вели трое агентов в штатском. Казимежа Ивелинского бодрила это ночная погоня, металлический привкус опасности во рту. Настоящий художник свободен абсолютно, он не признает границ ни географических, ни жанровых, ни границ морали, а государственная машина не терпит свободы по самой своей природе. Все, что государство может дать подданным – это лишь жалкая иллюзия, бледная тень свободы, которой способны удовлетвориться только глупцы и невежды.
Казимеж Ивелинский знал, что рано или поздно ему придется бежать из Варшавы, но он и подумать не мог, что это случится из-за Розы. Роза была его сверкающим алмазом. Похоть сочилась из каждой поры на её кожи и словно невидимое сияние застывало на целлулоиде 35-миллеметровой кинопленки. Обиднее всего было то, что Казимеж успел снять Розу только в двух своих фильмах. Сперва Казимеж снял с Розу в коротком ролике без сюжета. Кроме панночки в этом ролике был задействован еще один актер – высокого роста атлетически сложенный австриец, а также его длинный слегка изогнутый член и черный флоггер, оставивший на округлых ягодицах Розы весьма впечатляющие фиолетовые следы.
Посмотрев проявленную пленку, Казимеж с кристальной ясностью осознал, что Роза станет одной из самых ярких звезд мирового порно. Панночка была рождена, чтобы сниматься в фильмах для взрослых, это было её призвание.
Казимеж
