празднично-весенний,
Чуть захмелевший от соседства
Заоблачных селений.
Да только мы намного старше.
Не зря прошли, пожалуй,
Чернорубашечников марши
В Европе обветшалой.
За это, за одно хотя бы
Вам новой жизни навык —
Бурнусы эти и хиджабы
С дымком китайских лавок.
Деревня
От рёва ранних певней
Ещё теперь знобит…
Бродил я по деревне,
Внедрённый в сельский быт.
Я с этим бытом сросся,
Вёл поиск в эти дни
Народа-богоносца
Среди своей родни.
И кто-то хаял Бога,
Боялся не Его,
А нового налога,
Но пил под Рождество.
И кто-то в подпол прятал,
Куда за водкой лез
Икону – трансформатор
Энергии небес.
То карагач корой корявой,
То желудь, найденный в траве,
Грядущей грезящий дубравой,
Напоминают о свойстве.
Случайной косточкой рождённый,
С любовной нежностью храним,
Мой домочадец, ствол лимонный
Стал исповедником моим.
Должно быть, мы исчезнем скоро,
И, может быть, не в первый раз
Уничтожаемая флора
Окажется сильнее нас.
В борьбе корней немой и рьяной
Забудется дорога к нам.
Так в джунглях мощные лианы
Скрывают вход в пещерный храм.
Степановка, Воробьевка
Картуз дворянский с бородой раввина
И тяжба Музы и Марьи Петровны,
Одышка, беспредельная равнина
И пульс неровный.
Варенье, крендель, кофий, вдоволь сливок
И две любви, березы среди елей,
Стихотворенье – как души обрывок
И взлёт качелей.
И свежий запах вспаханного поля,
И мотылька перед свечой томленье,
И дочка от цыганки, вот и воля
И представленье.
И мертвый шар, к мирам летящий новым,
И Млечный Путь, и встречный астероид,
И матери письмо в гробу сосновом,
Который вскроют.
Иностранке
К. Б.
Но есть слова, как, например, «зегзица»…
Всё над веками реет этот звук!
Едва раздастся, и тебе помстится
Плеск Лукоморья, синева излук.
Тысячелетней речи сердцевина,
Горячей сгусток русскости самой…
Здесь брезжит нечто, перед чем повинна
Пустыня
