никакого иного горизонта, кроме любви. В такой момент ты перестаешь быть собой и превращаешься в совсем другое существо, состоящее из двух частей, хотя на самом деле они есть одно целое.
– Я пытаюсь уловить нить твоих мыслей, но у меня появляется странное ощущение, что ты уходишь от темы… – только и мог сказать прелат, воткнув чайную ложечку в аппетитное пирожное из смоквы и не отводя взгляда от лица своего старого друга. – С чего это вдруг ты пустился в рассуждения о достоинствах и недостатках любви, если меня интересует, как тебя встретили островитяне, когда ты оказался в столь тягостном положении? – Просто мир может быть таким огромным, населенным, чудесным, ужасным, справедливым, несправедливым, приветливым и жестоким, да каким угодно, и вдруг происходит чудо – и все сходится в одной точке, в одном-единственном человеке, в глазах, которые впервые тебя видят и говорят тебе о том, что они будут существовать, только чтобы глядеть на тебя и чтобы ты глядел в них.
– Глупости!
– Как может человек, посвятивший себя Богу, считать глупостями то, что по сути является кульминацией главного творения Создателя? – чуть слышно произнес хозяин дома, словно замечание на самом деле показалось ему возмутительным. – Любой может насыпать гору, маленькую или большую, даже вырыть море, маленькое или большое, однако лишь Господь способен сделать так, что мужчина и женщина, впервые увидевшие друг друга, осознают, что они родились друг для друга, пусть даже на расстоянии тысячи лиг.
– Признаю свою некомпетентность в этой области, – вынужден был сказать арагонец с улыбкой, которая должна была означать просьбу о прощении. – Я чувствую себя увереннее в области политики, где правит не любовь, а ненависть и где все знают, что существуют не один для другого, а скорее один против другого.
– Мне тебя жаль.
– Не стоит меня жалеть, ибо тем, кто занимается политикой, с самого начала известно, в какую игру они ввязываются: здесь правят жадность, амбиции, ложь, предательство и нелюбовь. Так что, поскольку мы морально подготовлены, ничто не может ранить нас слишком сильно, – спокойно ответил прелат с невозмутимостью человека, принимающего жизнь такой, какая она есть. – Признаюсь, что на нынешнем этапе жизни меня скорее смутит добрый поступок, нежели удар кинжалом, но это к делу не относится. Что же все-таки произошло, когда ты ступил на тот далекий берег?
– Это случилось еще до того, как мы добрались до берега. Я увидел ее, едва мы попали в бухту: она стояла на скале с длинным копьем в руке, на конце которого трепыхалась только что выловленная рыбина. И, уверяю тебя, она была прямо сама – да простится мне такое сравнение – Дева Мария, вознесшаяся на пьедестал, на фоне голубого неба и белого облака. Тут наши взгляды встретились, и в тот самый момент мы оба поняли, что будем любить друг друга до конца дней. Прошло уже почти сорок лет, а я все еще продолжаю ее любить.
Монсеньор Алехандро Касорла не сразу решился что-то сказать. Его впечатлили не только слова, которые он только что услышал, но, прежде всего, та страстная искренность,
