еще не успел затормозить, как эта толпа, в семь рядов стоящая на платформе, взревела и пришла в движение. Все напирали, орали, ругались, забирались, казалось, друг другу на плечи, над головами плыли чемоданы, баулы, сумки. Мы были ничем не лучше остальных, таких же озверелых мешочников, со всеми нашими вещами, да еще с этим ведром грибов.
И опять нам повезло. В тот момент, когда поезд наконец остановился, двери вагона оказались ровно напротив того места, где мы находились.
Толпа подхватила нас, понесла вперед и вбила меня в тамбур первым. В темноте я налетел на чей-то чемодан в проходе, споткнулся, упал, но тут же вскочил. Проинструктированный мамой, что нужно занимать любое свободное место, не мешкая и не раздумывая, я на ощупь вскарабкался на третью багажную полку в первом же отсеке. Словно обезьяна, с такой быстротой и ловкостью. Непонятно, откуда только силы взялись. Вагон был набит людьми до отказа, скорее всего, залезали на всех станциях раньше. Я очень боялся, что мама отстанет от поезда, все вглядывался в проход со своей полки, пытаясь разглядеть ее в этой сутолоке и давке. По счастью, она и сама умудрилась влезть и ведро с грибами втащить, но места ей уже не досталось.
Через какое-то время, когда состав уже бежал на Калугу, сердобольная пассажирка нижней полки гостеприимно поджала ноги, выделив маме кусочек пространства, где она и сидела до самой Москвы, держась за штангу, ей даже удалось задремать. А многие так и стояли со своими чемоданами и мешками, клевали носом, будто это не скорый поезд, а тульская электричка.
Утро встретило нас на площади Киевского вокзала. Перед тем как отправиться к метро, мы остановились перевести дух, меня все еще немного пошатывало. Завтра в школу, и в моем распоряжении оставались ровно сутки отдохнуть и набраться сил перед учебным годом.
По мосту через Москву-реку навстречу друг другу ехали поливальные машины, вода била красивым серебристым веером. Солнце золотило шпиль гостиницы «Украина». Нас здесь не было всего месяц, а казалось, что лет сто. Я не трогался с места, все смотрел и смотрел, а голове у меня крутилось и крутилось: – Слава тоби, Хосподи, слава, що живы! Слава, що живы!
Свободу Луису Корвалану!
Моей бабушке Людмиле Александровне Добиаш
Дом наш стоял на краю большой поляны. Построен он был где-то на Урале, и в нем жили другие люди. Потом, когда дом купил дед Яков, его разобрали, привезли сюда и заново сложили по бревнышку. Засадили сад яблонями, грушами да вишнями и поставили под деревьями большую скамейку.
Раньше, до того как возник поселок, тут было бескрайнее картофельное поле, разрезанное на две неравные части железной дорогой. И поляна, большая квадратная заплатка, на которую смотрели окнами полтора десятка домов, была частью этого поля, не застроенной по чистому недоразумению.
Мне иногда кажется, что с нашими соседями по поляне я познакомился еще до своего появления на свет – во всяком случае, в раннем детстве
