было много-много уровней. Так что, теряя сознание, Нетот оказывался сознающим еще лучше и лучше. Тогда он терял сознание еще раз, но свет прорывался еще глубже, и он снова все сознавал.
Несмотря на нестерпимую боль, Нетот как-то видел то, что с ним происходит, и выглядело это так, будто в глубине его было нечто, что считало себя собой. И это нечто, можно сказать, Я, каждый раз, когда было нестерпимо, пыталось сбежать из тела. Видимо, оно сбегало наружу, сдавая очередной рубеж обороны или своей крепости. Но поток света снаружи загонял его обратно, за этот рубеж, и Нетот видел, что там он тоже сознает себя как Я…
Сколько длилось это бегство от боли вглубь себя, сказать было невозможно. То ли это происходило мгновенно, то ли где-то, в том его прежнем мире, проходили дни и недели… Но Нетот сражался, чтобы сохранить себя и не дать выжечь полностью. И это было больно, чудовищно больно! И длилось, и длилось!
А потом пришел миг, когда Нетот понял, что хочет спать. Он даже вспомнил, как в одной из жизней висел на дыбе, и было так больно, что в какой-то миг он просто уснул внутри этой боли. И он попытался уснуть. Но уснуть – это уйти из тела душой, уйти в привычные миры души, где она отдыхает, путешествуя. Для этого путь наружу должен быть.
А его не было! Был только поток света, с силой мчащийся внутрь. И как только Нетот попытался сбежать из тела, этот поток подхватил его душу и ударил ее о последний барьер. Барьер исчез, словно распахнулся, и поток хлынул сквозь Нетота. Сразу же ушла боль. Она умчалась вместе со светом, который свободно лился сквозь. Теперь, когда ему ничто не мешало, не вставало преградами на его пути, свет просто тек, и даже перестал ощущаться чем-то болезненным…
Он заполнял все внутреннее пространство, и оно ощущалось столь же безмерным, как и то, из которого этот свет лился. Тут Нетот почувствовал себя тем средоточием, которое висело в середине гнезда. Свет из безмерного внешнего пространства собирался в него и, не находя преграды, лился в такое же безмерное внутреннее пространство.
Затем Нетот сообразил, что, похоже, этот так и есть, ведь его затащило внутрь гнезда и воткнуло средоточие ему в глаз, как он помнил. И это было удивительно: он все же что-то помнил. Он только не помнил, в какой именно: правый или левый глаз? Он попытался жмуриться глазами поочередно, но глаза были где-то далеко снаружи того потока, что тек сквозь него, и он пришел к выводу, что поток идет сквозь какой-то внутренний глаз.
Однако при этом ощущения от телесных глаз были разными. Он решил открыть их и заранее сжался от боли, собираясь с силами. Однако левый глаз открыть так и не удалось. Правый же он открыл и не увидел никакой разницы: снаружи был тот же свет, что и внутри. Поэтому Нетот усомнился, что открыл глаз. Похоже, глаза больше не было, и он открывал не глаз, а всего лишь веки…
Боли тоже не было. Точнее, не было новой боли. Глаз просто болел внутри от ожога, как болели язык, небо, ноздри изнутри и кожа. Нетот посмотрел на кожу своего тела изнутри, и ему пришла сумасшедшая мысль: если
