ь столь долгий и непримиримый спор. В противном случае о не поскупился бы на слова и постарался более обстоятельно донести до потомков свои мысли по поводу призвания новгородцами варяжских князей1.
Первым комментатором летописи Нестора был, как известно, приглашённый в учреждённую Петром Великим Академию наук немецкий филолог Г. З. Байер2. Этот академик совершенно не знал не только древнего, но и современного ему русского языка. Читая летопись в латинском переводе, он пришёл к выводу о том, что варяги, которых Нестор именовал «русью», представляли собой германское племя, родственное скандинавским норманнам, и от этих, мол, германцев восточные славяне получили своё название, государственность и культуру. Доводы Байера в пользу германского происхождения русского народа были слабыми3, но направление, заданное им в российской историографии, оказалось необыкновенно притягательным.
Через четырнадцать лет после того, как Байер сформулировал свою теорию, академик Г. Ф. Миллер, опираясь на неё, подготовил в 1749 г. речь, с которой он намеревался выступить по случаю восьмой годовщины коронации императрицы Елизаветы Петровны. Розданная, однако, на рассмотрение другим академикам, эта речь подверглась такой резкой критике со стороны М. В. Ломоносова, усмотревшего в ней преднамеренное унижение национального достоинства русского народа, что, несмотря на все старания Миллера, никто не осмелился выступить в его поддержку4. Это сделал позже молодой адъюнкт А. Л. Шлёцер, которого Миллер пригласил в Академию наук изучать русские летописи5. Правда, к серьёзному спору с Ломоносовым, утверждавшим, что Русь как государство и русская культура были созданы не скандинавами, а самими славянами, жившими на европейской территории России еще до нашей эры, он был тогда не готов. К настоящей защите норманской теории Шлёцер подошёл только через сорок лет. В самом конце жизни он написал капитальную книгу «Нестор», которой вывел норманизм на широкую дорогу. Авторитет Шлёцера в исторической науке был очень высок. Видимо, по этой причине Н. М. Карамзин, работавший над своей «Историей государства Российского», принял норманнскую теорию без возражений. Против неё выступил лишь дерптский историк И. Ф. Эверс. Но его остроумная и меткая критика, заставлявшая усомниться в непогрешимости шлёцеровских построений, не получила развития, а изрядно потрёпанная норманнская теория была старательно приглажена учениками карамзинской школы и вскоре стала официальной версией начала всей русской истории. К середине XIX в. её положение настолько упрочилось, что «поднимать голос против этого учения считалось дерзостью, признаком невежественности и отсутствия эрудиции».
Решительное наступление на норманизм началось в середине XIX в. с выступления Н. И. Костомарова, который в ряде журнальных публикаций напомнил общественности забытые выводы Ломоносова о славянских корнях русского народа. За Костомаровым последовал С. А. Гедеонов, чьё добротное исследование варяжского вопроса, вызвав к себе большой интерес, нанесло по норманизму удар огромной силы. Весьма активно повёл борьбу с норманизмом Д. И. Иловайский. Противной стороне во главе с академиками М. П. Погодиным и А. А. Куником пришлось, спасая положение, энергично защищаться. В разгоревшейся полемике приняли участие многие историки и лингвисты. Хотя полемика растянулась на несколько десятков лет, благодаря ей обе стороны выяснили, что русы, которые, согласно Нестору, пришли к новгородцам вместе с Рюриком, в действительности жили у озера Ильменя гораздо раньше Рюрика и, по свидетельству древних авторов, были довольно – таки многочисленным народом. Более того, они жили не только здесь, но также в Поднепровье и в Северном Причерноморье. Новые данные позволили антинорманистам заявить, что русы являются коренным славянским населением этих земель, норманисты же объясняли всё хронологической ошибкой летописца и неправдоподобностью его рассказа о варягах.
К исходу XIX в. ни одной из противоборствующих сторон не удалось добиться победы, может быть, потому, что борьба велась тогда вокруг немногих и противоречивых древних источников. Когда же в дело вступила археология, то, к торжеству антинорманистов, оказалось, что никаких сколько – нибудь заметных следов норманнского пребывания у восточных славян не обнаружено, как и вообще следов чьей – либо миграции к ним в рассматриваемый летописный период. Эти открытия явились прямым доказательством несостоятельности норманнской теории. Вместе с тем они изменили и отношение к самому рассказу о призвании варягов, который стал восприниматься легендой.
Хотя норманнская теория в середине XX в. была объявлена лженаучной, норманизм, однако, и поныне властвует над умами многих историков6. Чтобы убедиться в этом, достаточно полистать новейшие учебники по истории России. Мы видим, что спор норманистов со своими противниками ещё не завершён. Мы видим также, что вопрос происхождения Русской земли не только не решён до сих пор, но и вконец запутан. Несмотря на вековые усилия, историкам так и не удалось выяснить для себя, кто же такая была эта «русь». Они фанатично ищут и не могут найти её на огромном пространстве от Балтики до Чёрного моря, кидая свой взгляд то на остров Рюген, то на Поднепровье, то ломая голову над каким – то
