жизнь в послевоенные годы, а с ними и одиночество. Однако в условиях неустроенности и скитаний его жизнь окончательно не сломлена.
В книге читатель обратит внимание на замечательные пейзажные картины северного края. Виденное и пережитое автором передаётся открыто и доходчиво, где с чувством некой грусти, где с иронией и тонким юмором. Редко кому удаётся в коротких произведениях раскрыть их содержание и заинтересовать читателя, а у Виктора Каншиева это получается.
Надеюсь и уверен в том, что повесть и рассказы найдут своего читателя. Желаю Виктору Павловичу новых интересных работ на литературном поле.
Владимир Лежнев, поэт,
город Череповец
ТУШИ СВЕТ
«…Несчастие, не есть неустранимая основа бытия, а – мерзость, которую люди должны и могут отмести прочь от себя».
М. Горький
Всё начинается с любви. Ты с высоты красоты своей меня столкнула наземь. Треснул скелет. Но стержень уцелел. Я харкал кровью и жил. Шестым чувством чуял: спасение – в работе. В работе, от которой будет трещать хребет. В работе на всю жизнь. Работа должна приносить радость. Я менял профессии. Попал в торговлю. Торговый работник должен быть хитрым. Буфетчица Галя утверждала: «Кто не хитрый, тот – дурак!».
Я не был хитрым. Я был молодой и неопытный, не соответствовал занимаемой должности. И «прогорел». Мне предстояло возмещать ущерб – две тысячи рублей. Как сказал поэт:
Эта жизнь ещё так благосклонна,
Не в беде искупала – в воде.
Светлый мартовский день. Лесная дорога со скрипом ложится под полозья розвальней. Лошадёнка, кося тёмным глазом на конец трёхметровой вицы, бежит бойко, но без усердия.
Давай, Малюта, давай, шевелись, а то включу форсаж дак ошалеш опять! Возчик смеётся, видимо, вспоминая, как она «шалет от форсажа».
Тем временем дорога выбегает на край поляны, теряется, исчезает, и катит блеском полозового следа назад к людям, к цивилизации. В конце поляны – ветхая покосившаяся избёнка с заплатами выцветшей толи, фанеры. Если б не тёмная нитка тропы к дверям да не поленница, вряд ли поверил бы, что это жилище человека обитаемо. Наш путь пролегает мимо, туда, где за озёрной губой, у обреза воды, приютилось несколько избушек. Это и есть центр мастерского участка химлесхоза. Розвальни, скрипом поприветствовав избёнку, уже стали прощаться со старой знакомой, как та, хлопнув дверьми «выплюнула» человека, держащегося за прореху штанов. Человек быстро помочился, судорожно по – рыбьи трепыхнулся, и, вякнув в сторону воза нечленораздельной фразой, исчез в избе.
– Кто это?
– А – а – а… Дурмашина, познакомишься ещё.
Первые дни лесной жизни. Мастер подселил меня к двум солдатам. Ребята охраняли усилительный пункт проводной связи – большой, светлый дом на вершине горки. Внизу – избушки химлесхоза и богатое рыбой озеро. По утрам, на берёзы, что стоят вокруг УП, прилетают тетерева.
Утро. Готовлю завтрак. За стеной голоса, связиста и ещё чей – то лающий.
– А где этот голубок? Мне Кузьма говорил, что нового бича привёз, молодого, здорового.
– А тебе какое дело до него? Вали отсюда со своей брагой. Вали, а то…
Треск дверей в коридоре, шарканье, на пороге кухни – мужик с двумя трехлитровыми бутылями браги. Одну он прижимает к груди как ребёнка, другую держит за горлышко. Встреча взглядов. Гость, как бы наткнувшись грудью на что – то, пятится. Впрочем, это длится не долго, как – то неуловимо шаркнув ногой, он входит, и ещё не совсем уверенно, но и без особого стеснения начинает разглядывать меня, показывая многозначительным взглядом на бутыли:
– Знакомиться пришёл.
Гость выше среднего роста. Плечи узкие, но развёрнуты. Грудь хилая, но колесом. Узкое лицо, высокий лоб. Движения быстрые, нервные, эксцентричные. Рыжая клочкастая шевелюра явно враждует с расчёской, не признаёт её и отрицает. Из перекочевавших на стол бутылей наполнены кружки.
– Ну, давай! За уважение.
– Извините. Я не пью.
– Брезгуешь… Да Туши свет – я! Бери, пока есть, потом не будет.
Чищу картошку и молчу. Вскоре, «приняв на грудь» пару кружек, мужик орал на крыльце:
– Знаем мы вас, непьющих, не е… До первой большой получки
– голубки, а после – возле мово туалета раком лазите! Хороших я тут что – то пока не видел…
Прошла неделя. Под вечер, при первых уже звёздах, Горобец брёл домой. Налимов на самоловках не оказалось. Полдесятка окушков, пойманных на блесну, пошли на наживку.
