В начале вой – ны, помня собственное разорение и Сталинские репрессии, в эвакуацию не поехал. Решил дождаться финнов. Горели подожженные комсомольцами деревни на направлении вероятного удара противника, вывозилось ценное имущество. Товары из своего магазина отправил с двумя девками – активистками в Лехту. Следом отправил сыновей. На развилке трёх дорог две подводы с продуктами длительного хранения, были отбиты неизвестными в масках. Девок скрутили, заткнули рот, и, завязав подолы над головой, оставили у дороги. Бедолаг спасли беженцы. Но проводить следствие, искать грабителей, никто не стал. Было не до того. Кулаков спокойно пережил войну. Финны в его деревню так и не пришли.
Сыновей сразу же призвали в армию. Старший, Колька, попал в разведку (знал финский). Их группа в тылу врага попала в окружение. Решили идти на прорыв и погибли. Кулаков на прорыв не пошёл. Сдался в плен. Недолго пробыл в лагере. Приглянулся богатой одинокой фермерше – финке охочей до плотской любви. До конца войны числился её батраком. После войны был отправлен на родину. Полтора года отсидел уже в своём лагере. Очень уж много было темных мест в «боевой» биографии. В конце 46-го его освободили. В лагерной фуфайке и шапке, остриженный наголо, ехал он по родной стране. Смотрел на разбитые станции, на обгорелые остовы вагонов, на весёлый воодушевлённый победой народ; на осанистых фронтовиков с наградами, на инвалидов, на похорошевших баб. И чувствовал себя чужим и лишним на этом празднике жизни.
В деревню пришёл в сумерках. В родной избе светилось окно. Внутрь вошёл без стука. Сел в тёмном углу, у порога, на лавку. За столом, освещённым коптилкой, сидели соседи – фронтовики, пили с отцом брагу, вспоминали односельчан, поглядывали на гостя.
– В каком году, говоришь, известие получил?
– В сорок первом на младшего похоронка пришла, а старший пропал без вести.
– Крепись, дядь Ваня, мало кого война обошла.
Вошла в избу сестра Танюха с подойником, глянула на гостя и обмерла.
– Коляма…
Смолк разговор за столом. Кто – то поднял коптилку. Перед собравшимися сидел серый, пропахший тюрьмой, постаревший, отводящий глаза Коля Кулаков.
– Коленька… – в голос заплакала сестра. – Мы уж тебя не чаяли увидеть.
Колю раздели, достали чугун с горячей водой из печи, дали умыться с дороги, повели за стол. Тот прятал глаза, не отвечал на вопросы. Сказал только:
– Был в плену. Вот таки дела…
Потом, укрытый тулупом, на родной печи он заплакал.
– Танюха, одна только и признала…
Он плакал, сходила с души короста. Кому – то на этом свете и он ещё был нужен.
В начале войны Кузьма Прокопич потерял всех родных. Узнал, что такое холод и голод. Беспризорничал, воровал, дрался за место под солнцем с такими же, как сам пацанами – подранками. Долгие и великие страдания сформировали в нём тирана. Сделали его мелочным и мстительным. Нормальную жизнь увидел лишь в армии.
После службы прижился в «химдыме».
