увезти тебя с собой! Но выправить тебе документы на выезд в такой короткий срок было бы невозможно. Ты жена моя в сердце моем, и ты понимаешь, что я не мог пренебречь своими служебными обязанностями даже ради любви. Я должен, я обязан был сопровождать графа Толстого, который пребывал вне себя от отчаяния, поскольку был отозван по настоянию Наполеона! Конечно, антифранцузская позиция российского посла не могла быть приятна этому гордому императору… Ты осознавала необходимость моего отъезда, когда говорила, что будешь ждать меня. Я счастлив твоим благоразумием, твоим пониманием того, чтó служба и преданность Отечеству значит для русского человека.
Путь наш проходит безрадостно. Ох уж эти беспрестанно разверзающиеся небеса, с которых льет и льет по-зимнему холодный дождь. Даже не помню, когда были сухими мои сапоги и моя одежда. Иногда я даже рад, что тебя нет здесь и ты не терпишь все эти лишения, все эти опасности. Беспокойство за твою жизнь сделало бы мой путь совершенно невыносимым.
Но судьба переменчива, я вернусь – и мы все начнем заново! А пока… пока остается нам надеяться только на поддержку твоего отца, дай ему Бог доброго здоровья, и на нашу неизбывную любовь друг к другу. Сердца наши всегда будут биться слитно, как бы далеко мы ни находились друг от друга!
Страсбург – последний французский город, откуда я могу отправить почту с надеждой, что она достигнет Парижа…
Не могу заставить себя сказать безвозвратное «прощай»! До встречи, моя любовь, – надеюсь, до скорой встречи.
Тайный супруг твой – Дмитрий Видов.
«Бамага» от лукавого взора
Париж, 1832 год
– Кто здеся Араго? – хриплым простуженным или прокуренным басом вопросил малец, почесывая одну грязную ногу о другую. – У меня к нему бамага.
– Это я, – шагнул вперед редактор. – Что за бамага? От кого?
– Да ты небось грамотный, – хмыкнул гамен. – Сам прочитаешь, от кого. Она сказала, что ты сразу поймешь.
– Она? – резким, даже каким-то режущим голосом воскликнула графиня Стефания, подавшись вперед. – Кто именно?
– А твоя какая забота? – презрительно покосился на нее из-под козырька мальчишка. – Неужто не знаешь, что любопытной кошке усы прищемили немножко?
– Повежливей с дамой, мой юный друг! – прикрикнул Араго. – Ну, кто тебе письмо передал?
Мальчишка хмыкнул, чуть сдвинул назад фуражку и хитро прищурился.
Араго понимающе кивнул и достал из кармана серебряную монету в 25 сантимов, то есть в четверть франка.
Глаза мальчишки радостно блеснули. Чумазая ручонка цапнула монету и утопила ее в лохмотьях, а потом пошарила в их глубинах и протянула Араго сложенный вчетверо и запечатанный облаткой листок.
– Бамагу писал ентот ваш, как его, Лукавый Взор, – снисходительно сообщил гамен. – А передала мне ее тут недалеко, на Оливье[14], одна прехорошенькая
В романе приведены те названия парижских улиц, которые существовали в описываемое время. Они не всегда соответствуют современным. Бывшая улица Оливье теперь называется Шатодан.
