вообще неинтересно то, чего я и не вижу, и не чувствую.
Подойдя к нему, я со всего маха, с разворота, помогая себе корпусом, въехал ему в челюсть, ну или куда там попал, не знаю, мордочка у него маленькая. Как я и ожидал, он птичкой спорхнул с камня, пропахал метров пять и замер. Я его тупо вырубил.
Постоял немного над этим чучелом, разглядывая его, а потом, ухватив за корявую ручонку, потащил к машине, он хоть и легкий, но не на руках же тащить эту дрянь. Ведьма стояла и с ужасом смотрела на меня, медведь тоже сидел на заднице, но на этот раз не смеялся, а ошалело пялился на меня, открыв пасть. Зрелище, скажу я вам. Смотрел бы и смотрел.
– Семёныч! – рявкнул я. – Слюни подбери! И заржал, как тогда он надо мной. Света подошла, посмотрела на лешего и спросила:
– А как это?.. Что это с ним?.. Почему так?
Пришлось объяснить, что я дал ему в ухо и вырубил. Но она, видимо, не могла поверить в то, что видела, покачала головой, и начала бормотать что-то вроде «так не делается, так нельзя, это неправильно». Это абсурд какой-то. Пока я не встряхнул её за плечи и не заорал:
– Светлана! Как сделать так, чтобы эта тварь не вырвалась?
Она, наконец, очнулась, и со страхом поглядывая на совсем уже не страшного духа, подошла к машине и вытащила из багажника мешок из уже известного мне савана, а потом, уже практически успокоившись, с явным удовольствием помогала мне запихивать в него корявого хозяина. Потом она обратилась к Медведю:
– Позови Гошу, – тот кивнул огромной башкой и опять рыкнул, но уже по-другому, не так страшно.
Гоша прибежал минут через пять, перекинулся за машиной и, чтобы Света не увидела его голый зад, там же и оделся. От него мы узнали, что его чуть не достало, и только услышав мой крик, он очнулся и успел удрать, а после этого бегал неподалёку и ждал.
А когда ему рассказали, как я хуком вырубил хозяина, он сначала не поверил, а потом долго хохотал и всё повторял:
– Ну надо же, Хозяину в рыло зарядил. Это для него, наверное, позорище. Расскажи кому, не поверят.
Позорище или нет, это мы у него спросим, когда очухается. А так как прикасаться к мешку, чтобы растормошить лешего, желающих не было, мы развалились вокруг мешка и расслабились. Ждать пришлось минут двадцать, мы поняли, что он очнулся, когда саван задергался и из него раздалось какое-то противное верещание, настолько противное, что я пнул хозяина ногой, хорошо пнул – так что он заткнулся.
– Ещё раз заверещишь, – прошипел я, – буду пинать, пока не сдохнешь.
– Где люди? – спросила Света. Леший молчал.
– Если мы с тобой не сможем договориться, тебя в саване закопают в лесу, в безлюдном месте, и ты сотню лет проведёшь в этом мешке.
Это была очень весомая угроза. Столько лет провести в мешке, который не гниёт и который у него не хватит физических силёнок порвать, и из-за этого же савана не сможет никого призвать на помощь.
