style="font-size:15px;"> 6. Хлеб
Старинный городок Звенигород погрузился в сладкую дрему на безопасном расстоянии от чада и гвалта ближайшего мегаполиса. Почерневшие избы, золотые теремки и часовенки, кривые узкие улочки, патриархальная строгость и тишь застыли во времени отпечатком былинно-сказочной жизни, которую теперь чаще встречаешь на лубочных пейзажах арбатских художников, нежели в жизни. Мы газуем сквозь городишко на пятой скорости, двигаясь в расположенный поблизости монаст ырь. Под зачин новой жизни нам с Онже требуется сходить в церковь. Мы всегда так делаем, пускаясь в новое предприятие. По правде говоря, ни разу не помогало.
– Теперь иначе все сложится, вот увидишь! – говорит Онже. – Боженька за нами смотрит, и куда лукаться не стоит – не пустит, понимаешь? Если у нас прежде обломы происходили, значит это Он от чего-то нас уберег. Рано или поздно мы бы все равно в Матрицу загрузились, либо она бы нас утилизировала мимоходом. Прикинь, если бы мы тот год продолжили под братвой работать, во что все могло вылиться?
Миновав святой источник, подле которого выстроилась целая очередь из разнокалиберных джипов, мы вскарабкиваемся на отлог невысокой горы. Одолев подъем, подъезжаем к обширному монастырскому комплексу. Высокие стены крепостной стены прерываются башенками, бойницами и огромными арками. Выглядывают из проема маковки храмов и лепнина царских палат, переделанных в совдеповские времена под музей. Под сводами арок и в альковах стен проглядывает чудом сохранившаяся старинная роспись.
– Представь, братуля: на карете вот так подъезжаешь, и холопы тебе ворота открывают, спины под ноги подставляют: «Пожалуйте, светлейший князь!» – паясничает Онже, раскрывая пассажирскую дверь нараспашку и склонившись предо мной в три погибели.
В головном храме журчат и лопаются пузырьки шепотков, шарканий, кашляний. Литургия прошла, и большая часть прихожан – такие же, как мы с Онже, случайные. В передней части храма расположена лавка с утварью, где мы отстаиваем очередь за свечами. Еще год назад свечи лежали общей кучей на железном столе при входе. Рядом помещалась жестянка для пожертвований: каждый по потребности брал и по возможности жертвовал. Теперь на каждом товаре висит бумажный ярлычок с цифрой. Очевидная суть происходящего лукаво скрывается за деликатной формулировкой на неровно обрезанном куске картона: «Ориентировочный размер пожертвований указан на предметах церковной утвари».
– Работники креста и кадила, – хмыкает Онже. – От Бога, что ли, шифруются?
Старушенция перед нами подсчитывает, сколько она сможет взять свечек, если закажет еще молебен о здравии. Развернув на ладони замызганную тряпицу, отделяет в ней никель и медь от нескольких смятых десятирублевок.
Хочешь поставить свечку? Не вопрос. Плати, бабка. Маленькая восковая – червонец, большая парафиновая – четвертак. Прибавочная стоимость составляет от одной до нескольких тысяч процентов. Это называется «торговая наценка».
