на обшарпанный кухонный стол самого маленького на свете размера. – Я купила их в лавке у Саманты.
– О, ну тогда понятно, – я многозначительно закатила глаза и покорно принялась за отсыревшие кукурузные хлопья.
Мы обе прекрасно понимали, что нас ждет дальше. Когда мама отправлялась в магазин к Саманте, это означало лишь одно – у нас совсем не осталось денег, и ближайшие несколько недель (как минимум) мы будем вынуждены питаться просрочкой, которую Саманта тайно сбывала в нашем чертовом гетто почти задаром.
В такие моменты я называла себя «королевой дисконта». Не слишком-то весело осознавать, что ты питаешься не лучше, чем бродячий пес, копошащийся в мусорном баке на окраине квартала. Скорее, это вообще ничуть не весело.
Даже нищая семья мексиканцев, обитающих по соседству с нами, никогда не затаривалась уцененными продуктами в лавке у Саманты. Чаще всего ее постоянными покупателями были плохо пахнущие бродяги с длинными бородами и безработные бедняки. Вдвойне обиднее. Ведь мама много трудилась, да и я нередко помогала ей в ночную смену, тайком прокрадываясь в госпиталь, где она числилась в штате младших медсестер.
Но этих денег все равно катастрофически не хватало. Так частенько случается во взрослой жизни, если ты оказываешься по уши в долгах. Поэтому мой вам горький совет – никогда не берите кредиты и не живите в долг.
…Ну, а потом мама неизбежно скажет, что у нее наклевывается одно непыльное дельце. В лучшем случае, после этого у нас снова ненадолго появятся деньги, чтобы мы могли и дальше выплачивать аренду за ржавый фургон, который арендовали на протяжении последних семи месяцев. В худшем, ее вновь поймают с поличным и упекут за решетку. А мне снова придется пускаться в бега, чтобы меня не могли увезти в сиротский приют на время судебных разбирательств.
В общем… всем привет, перед вами (вроде как до сих пор) Софи Доусон! А это – моя новая жизнь.
Ну, что я еще могу рассказать о себе? Я хожу в унылую старшую школу, где в основном числятся одни неликвиды (именно так шепотом сказал директор на ухо новому преподавателю). И у меня почти ничего нет. Ну, всяких там вещей. Вообще, все мое барахло с легкостью умещается на открытой вешалке у входной двери фургона. Там же висит слегка вылинявший школьный рюкзак. Он нежно-розового цвета – мне он всегда напоминал птенца фламинго. Хотя, если честно, я понятия не имею о том, как выглядят их птенцы. Просто ассоциация.
Что еще?.. Ах, да! Моя мама. Ее зовут Эмили Доусон, но вы можете называть ее миссис Доусон. Так ее называют почти все – и знакомые, и пациенты. Наверное, потому, что у нее очень серьезное и грустное лицо. Таких людей интуитивно не хочется называть по имени. Как-то неудобно, что ли. Порой, когда мы с ней особенно сильно повздорим, что происходит не так уж редко, я тоже начинаю называть ее именно так. Сухо и холодно – миссис Доусон. Тем самым я как бы подчеркиваю ту пропасть, что образовалась между нами в момент очередной перепалки.
Как вы уже могли понять из всего, что я рассказала выше, мы с мамой обитаем в гетто. А если еще точнее – толчемся в крохотном фургончике, в котором невозможно ни уединиться, ни ощутить обыденный для многих людей домашний уют. И если вы вдруг нагрянете в наш квартал (чего я вам искренне не советую делать), вы сразу же узнаете наш убогий трейлер. Всю поверхность его правого бока занимает надпись «Foo Fighters», нарисованная красным баллоном, и успевшая заметно выгореть на солнце. А чуть ниже, прямо под ней, красуется слово «Дерьмо», начертанное тем же шрифтом, но уже черным цветом. Очевидно, с течением времени автор граффити разлюбил творчество рок-банды. Люди такие люди…
На самом деле, моя жизнь не настолько ужасна, как вам могло показаться. Район, в который мы с мамой перебрались, пусть и называют самым криминальным и неуютным во всем городе, зато здесь было все то, чего никогда не найдешь в богатеньких кварталах. Прежде всего, тут никто не осудит человека за то, что он неделями таскает одну и ту же одежду. А еще на углу улицы, напротив книжного ларька, продают самые вкусные на свете корн-доги. Всего два доллара за целых пять штук!
– Софи, – предсказуемо начала мама. – Ты ведь понимаешь, что мне придется сегодня снова выйти на улицы?
Я молча кивнула, давясь невкусными хлопьями.
«Выйти на улицы» – так это называлось в нашей неполной семье. Под этой фразой мама умело маскировала все свои попытки разжиться чужими баксами.
Чаще всего она вместе с несколькими местными чернокожими колесила по другим районам, подыскивая тачку, которую можно было бы с легкостью угнать. А если ничего не выходило, то в действие запускался ее план «Б». Тогда она просто караулила зазевавшегося проезжего в метро, когда он топтался у банкомата, а затем вытаскивала из его кармана изрядно распухлевший бумажник.
Но у запасного плана был очень весомый недостаток – чаще всего маме не удавалось обойти многочисленные камеры видеонаблюдения, рассованные по всей подземке, и тогда
