которые, казалось, должны были бы привыкнуть к еженедельным казням, общались между собой вполголоса.
Тимофей Беспалый три года совмещал обязанности начальника лагеря и палача.
До него приговоры приводил в исполнение двадцатисемилетний старшина, который уже на четвертый год службы возомнил себя карающей божьей десницей и не всегда здоровался даже с начальником лагеря. За кружкой пива он любил рассказывать о последних откровениях обреченных. Однажды, крепко перепившись, старшина принялся палить по воронам, что темной тучей летали над караульными вышками. Ему, видите ли, показалось, что это души убиенных, вознамерившиеся преследовать его.
О второй должности Беспалова знал весьма ограниченный круг лиц, с каждого из них была взята подписка о неразглашении государственной тайны. Даже супруга Беспалого, тихая сердечная женщина, не подозревала, по какой причине ее муж, задерживаясь по понедельникам на службе, домой является таким усталым и едва ли не с порога выпивает полный стакан водки.
Возможно, Тимофей Егорович сумел бы отвертеться от смежной «профессии», не вмешайся в это дело замполит, который cчитал, что подобное задание есть высшее доверие партии и настоящий партиец не вправе отказываться от него.
Тимофей Егорович по возможности старался не встречаться заранее со своими клиентами, даже не всегда прочитывал их дела, но непременно перед каждой акцией выпивал для поддержания духа рюмку водки.
В тот день Беспалый тоже не пожелал изменить установившейся традиции и из тяжелого граненого графина налил себе против обыкновения полный стакан. Он посмотрел на часы: через шесть минут должны были привести смертника. На столе лежала толстая папка с его делом, однако знакомиться с «послужным списком» приговоренного Тимофею Егоровичу не хотелось. Беспалый слышал о том, что другие исполнители сознательно прочитывают дела приговоренных, чтобы разжечь в своей душе ненависть. Беспалый не нуждался в этом: он знал, что за каждым из смертников всегда тянется длинный шлейф кровавых преступлений и что сам он всего лишь карающая десница судьбы, которая должна поставить крест на никчемной жизни осужденного.
Тимофей Егорович выпил. Закусывать хмельное зелье не стал – взял с тарелки тоненький ломтик солененького огурчика и громко вдохнул в себя ядреный дух. Потом выдвинул ящик стола, в котором лежал черный с полированной рукоятью «макаров», и стал ждать.
Через несколько минут дверь отворилась, и охранники ввели в комнату пожилого худощавого мужчину. Черты его лица показались Беспалому знакомыми, а когда тот заговорил, полковник понял, что перед ним был не кто иной, как старый знакомый – вор-рецидивист Шельма.
– Здравствуй, гражданин начальник! Неужели не признал бывшего кореша?
Настоящее имя Шельмы было Афанасий, фамилия – Степанов. Он, как и Беспалый, тоже был из беспризорников и тоже когда-то состоял в кодле Муллы, которая потрошила карманы граждан на толкучках и рынках. Афанасий
