как можно больше подушек, чтобы за столом казаться выше и наливал яблочный сок в громадный бокал. Они говорили эти глупости из жизни сами не зная зачем. Продлить встречи? Убить время? Понравиться друг другу? Странные способы, трудный переход на лёгкость.
Она нужна было ему. Как воздух. Как вдохновение. То время, часы, прогулки. В разговорах с Майей этого не было давно. Юра после работы звонил ей, упрашивал приехать на восьмое марта, уже почти оплатил билеты на самолёт, но Майя своенравно цедила сквозь зубы «не хочу» и бросала трубку. После праздников Юра звал её снова к себе, умолял и долго составлял перечень концертов, куда они могут пойти, но она просила больше не издеваться над ней и начинала это делать сама: в Екатеринбург его обратно не звала, в Москву переезжать не хотела и с неприятной злобой отвечала на его «люблю», – «Будь ты рядом я бы ответила взаимностью».
Юра уставал любить Майю и отдыхал на работе. А теперь и на прогулках. Он видел заново Москву и, чтобы не казаться дураком, перелистывал учебники архитектуры, а затем в образе слишком вольного рассказчика декларировал параграфы о перестройке белокаменной в готическую архитектуру. Он на Таню, точнее её увлечённость его рассказами смотрел и видел, что нет, всё же он не пуст как думал, разъезжая в поисках работы, ранее. Он кто-то есть. Он что-то значит.
И до него тянулась балерина вечерами. Таня куталась в шерстяное одеяло и уединялась на балконе, подальше от Лёшиных репетиций – поближе к чьим-то знаниям. Она, девочка с детства пропитанная классической музыкой, романтическими сказками, театром и атласными занавесками кулис, для себя не знала живописи, архитектуры и на вопросы Юры – «надеюсь, я не скучно рассказываю», могла лишь томно моргать глазами. Не скучно, она ничего в этом не понимала. Потеплее девушка куталась в оделяло, смотрела в телефоне краткую историю Москвы и её улиц. От Тверской на Триумфальную. Пешком. Сколько времени пройти? Что она может сказать? Тщательно Таня читала исторические заметки из блогов и книг, потеряла счёт времени и всё, что вспоминала между строк – это зелёные глаза. Цвет. Яркий. Контрастирующий с серыми оттенками неба.
Но что если это всё обманка? Он – обман и скоро надоест. Она ему. Юрию. Как уже успела надоесть другому. Таня прикрыла балконную дверь, постаравшись въехать очень тихо в мега малую сцену мега малого театра (гостиную), где от одного угла до другого Лёша растягивал свои отточенные движения. В такт его бёдер ниже талии покачивалась резинка от белья, поскрипывала, плотно прилегающая к ступням, балетная обувь и две дорожки пота сверкали на его спине. Таня отвела глаза и сглотнула.
– Помнишь, Григорий Степанович говорил, что репетировать нужно одетым? – хотела подъехать поближе, коснуться губами его сильных рук, но хватило её только на скромную улыбнку. Холодная и горячая кожа танцора, на груди его красные пятна от разогревшихся мышц, а в голубых глазах покой и вот-вот, сделав что-то неправильно, Таня может разрушить этот безопасный вечер.
Лёша не взглянул на неё, продолжая прогибаться
