говорит Гаврилов.
– Чтобы они сами купили, чего захотят? – воодушевляется интеллигент Т.
– Нет, – говорит Гаврилов, – чтобы им было удобнее этот самый корм в дорожки сгребать.
…Вот, скажем, мелкий продюсер Л. загорается идеей провести конференцию под названием «Почему все так плохо?» Серьезную, коммерческую, с платой за вход. Про механизмы неудач. Пригласить спикера про механизмы неудач в личной жизни, еще одного спикера – про механизмы неудач в бизнесе, еще одного – про механизмы неудач в творчестве, в общественной жизни, в самореализации… К сожалению, организовать эту конференцию мелкому продюсеру Л. не удается уже почти год по совершенно непонятным причинам.
…Вот, скажем, крепкая готичная девушка, с намертво перепутанными синими косами и следами черной помады на зубах, улыбается широкой американской улыбкой хозяину корейского ресторана в Мидтауне и ласково говорит ему на прощанье: «Это была прекрасная курица! У меня бы рука не поднялась убить такую прекрасную курицу!»
…Вот, скажем, тель-авивский таксист говорит по телефону, произнося каждое слово с хорошим твердым аканьем: «Сестра тут у меня вышла за одного питерского… Да нет, он в Иерусалиме уже двадцать четыре года… Короче, за одного иерусалимского вышла сестра. А дети растут, понимаешь, питерские. Вчера говорю: „Дай, Итан, мне конфетку“, а он: „Это трюфель, дядя“».
…Вот, скажем, под традиционный разговор о том, какими холодными стали зимы, поэт С. мрачно замечает, что самые странные вещи происходят с людьми именно что от холода.
– Однажды, – говорит поэт С., – мы себе спокойно пили шампанское. Ну, много, но не так уж много. Ну, так пили шампанское, как вообще люди пьют шампанское. А потом Лена говорит: надо переходить на самбуку, а то очень холодно. И мы перешли на самбуку. А потом мы вспомнили, что припарковали машину на разделительной полосе. А Вадик был трезвый, и мы пошли перепарковываться. И тут выяснилось, что у машины открывается крыша, а Вадик даже не знал, потому что раньше никогда не пытался лечь на заднее сиденье. Было минус пятнадцать, и валил снег, но мы все равно открыли крышу. И снег стал валить прямо нам в коньяк, и Лена сказала, что от этого коньяк кажется гораздо теплее. И тогда я высунулся через крышу и стал ловить снег в коньяк, но он очень быстро таял, поэтому я очень быстро пил. И тогда мы стали очень громко ехать, потому что я раскинул руки и пел: «…Сильный, державный, царствуй на славу!», потому что у меня замерзла голова и в ней произошло сужение сосудов. И нас остановили укуренные гаишники и сказали, чтобы я не высовывался через крышу, потому что у них от холода нет сил с нами разбираться. И это как-то так закончилось, что я проснулся в обезьяннике, а милиционер меня обнимал, чтобы согреться.
На этом месте поэт С. обводит слушателей суровым взглядом и строго говорит:
