он попытался утешить его.
– Не плачь Николай Павлович, не плачь, пожалуйста! Ну что ты…
Но старый агент плакал безостановочно, неудержимо, словно в нём пробился огромный источник.
Тогда Чакветадзе попытался ухаживать за ним: зашторил все окна в кабинете, принёс полотенце, налил и поставил перед Модзалевским стакан воды. И тщетно придумывал, чтобы ещё сделать?
Вдруг дверь широко раскрылась, и вошли капитан «Гвидона» и его помощник.
– …А я ему значит, говорю: «С дураками в карты не играю, а то сам дураком стану», – заходя и громко смеясь, они оба не сразу увидели плачущего агента.
– Да тише вы, тише!!! Выйдите отсюда, потом зайдёте! – накинулся на них со злобным лицом Чакветадзе.
– Батюшки!… – изумился капитан. – Николай Павлович? Что это вы? Что это он? – растерянно обратился он сначала к Модзалевскому, а потом к Чакветадзе.
– Уходи, пожалуйста! Очень тебя прошу, – громко шептал грузин, хотя никакой надобности в шептании не было. – Горе у человека – дочь умерла.
– Да что ты?… Какая дочь? Неужто Елена Николаевна? – воскликнул капитан. – Когда? Как?
– Я тебе говорю, иди отсюда! Не видишь плохо человеку, ступай.
Капитан и помощник помялись, и на цыпочках вышли вон. Бухгалтер вышел следом за ними и тихонько затворил дверь, оставив плачущего агента одного в кабинете.
– Скажи на милость, что произошло с Еленой Николаевной? – пробормотал капитан. – Я ведь ничего не знаю…
– Потом всё узнаешь, – рявкнул Чакветадзе. – Ты вот лучше скажи, что мне с ним делать? Капель ему, что ли, каких дать? За доктором послать?
– Я тебе сейчас дам, Иван Иваныч, пароходную аптечку, – сказал капитан, – возьми оттуда валерьяновых капель и дай ему штук двадцать… И всё же, что за история? Ах, жаль барыню! Славная была… А я ведь за тобой пришёл, хотел позвать стерлядь покушать.
– Спасибо! Кушай сам! – быстро ответил бухгалтер. – Я не могу старика сейчас оставить, жалко. Пошли за твоей аптечкой!
Когда Чакветадзе вернулся обратно с аптечкой, то застал перед дверями кабинета целую толпу: конторские служащие, кассир, практикант с парохода и Алексей Владимирович столпились у дверей и с жадным, нелепым любопытством смотрели сквозь полуоткрытую дверь на Модзалевского. Старик всё ещё плакал, сидя всё в той же позе за своим столом. На полу в луже воды лежали осколки разбитого стакана. Очевидно, Николай Павлович, уронил его неловким движением локтя.
– Смотри, стакан разбил, – сказал один клерк другому, не заметив возвращения бухгалтера.
На лице клерка не было ни капли сочувствия, из-за чего увиденное и услышанное мгновенно вскипятило, и без того горячую, кровь грузина.
– Убирайтесь вон!!! – гаркнул он во всё горло, покраснев до такой степени, что лицо стало лиловато-красным. – Живо возвращайтесь,
