я забирает. Завтра я тебе два ручка подарю.
Слышится тяжелый вздох Пети, и затем слова тихие, но напряженные:
– Дорогой! Возьми еще ручку, только больше не приходи. Я тебя как демократ демократа прошу.
– Зачем обижаешься? Не надо мне твой ручка, – возмущается голос. – Если хочешь, я вообще играть не буду.
Петя виновато успокаивает:
– Да нет, ты извини. Забирай вещь, только больше не буди.
Удаляющийся голос:
– Зачем буди? Я никогда никого не будил! И мама не будил, и папа не будил.
Скрип двери, щелканье замка, возня, хрипящий выдох. Андрей, зарывшись в одеяло, трясется от неудержимого смеха.
Третий раз стук в дверь раздается глубокой ночью. Стон тяжелый, невыносимый. Тишина в комнате Пети. Снова стук, настойчивый, немилосердный. Снова стон… Скрип кровати, щелканье замка. Голос знакомый, возмущенный:
– Паслущи, дарагой! Я знаю, ты хорощи человек, но ты нечаянно надо мной издеваешься… Посмотри, что ты мне дал! Посмотри, где в этой ручка чернила. Здесь же совершенно нет чернила.
Отчаянное, сверхъестественное молчание.
– Если ты хочешь пошутить, – в ответ продолжает голос, – скажи, я пошутил – и я буду смеяться. Если не хочешь шутить, скажи, что не хочешь шутить, и я не буду смеяться.
– Послушай, мужик… – грозно и зловеще раздается голос Пети, но на этом обрывается. Надо думать, слов попросту нет. Слышаться шорохи и затем усталые, обреченные слова. – Вот тебе еще ручка и карандаш, больше у меня ничего нет.
– Спасибо, дарагой! Я знал, что ты настоящий мущина.
Раздается мощное дыхание Пети. Андрей корчится от смеха в своей постели.
Утром Румянцев радостно и восторженно стучит в дверь к Пете. Дверь отвечает полной неподвижностью
– Паслущи, дарагой, – кричит Андрей вдохновенно, – я пришел к тебе с приветом. С утра флакон, к вечеру дороже будет.
Наконец слышится суетня, всхлипывает замок, в просвете двери показывается убегающая фигура Пети. Он грубо, с жалобным писком ныряет под сооружение на постели. Оно представляет из себя нагромождение бог весть откуда взявшегося тряпья. Вид этого удручающий. Из комнаты бьет морозом. Выяснилось, что если в окне комнаты Андрея имелись какие-то намеки на стекла, то у Пети с улицей сообщение было самое непосредственное.
Не угадали на первый автобус, пришлось два часа толкаться на станции. В дороге автобус, гулкая, рассчитанная на самого непритязательного пассажира коробка, отказал. Ремонт длился много дольше часа. Бездонная степь покрытая жалкой растительностью не внушала никакого доверия. Добрались на последнем нерве.
Встречены, правда, были радушно. Город, сугубо промышленный, приземистый, безрадостный, полный антипод Лас-Вегасу, был рад любому пришлому. Впрочем, приветливость ограничивалась временем досуга. Дело пошло туго, довелось еще Андрею в Хромтау поездить. Отправлялся
