версия Вершинского насчет Дохтера произвела большее впечатление, чем я ожидал. По первому делу, конечно, шок, плюс у меня еще из головы не выходило, что там могло случиться между Ксюшей и Дохтером, но по мере подготовки помещений к ночлегу, шок отступал, да и мысли все больше фокусировались не на прошлом, а на будущем. Ведь если вирус был придумкой Дохтера, и никакой такой болезни в природе не существовало, то между мной и Ксюшей, в плане физической близости, не оставалось никакой стены. Хотя, конечно, это с моей стороны и с моей точки зрения. Что там у Ксюши в голове происходило, я представления не имел, а спрашивать, да еще сразу, да еще в лоб, конечно, было бы слишком. Уж если я терпел раньше, то и дальше со мной ничего не случится, и ничего у меня не отвалится.
Впрочем, я заметил, что и Ксюша вела себя посмелее. Раньше она не позволяла мне долго себя целовать, чтобы не вызвать у меня излишнего возбуждения и связанных с этим последующих проблем, не позволяла пялиться на самые интересные, с моей точки зрения, формы тела. Нет, не запрещала, но превращала это в шутку такого уровня, что у меня и возбуждение пропадало махом, и желание повторять ситуацию. На какое-то время. А в этот вечер, когда Вершинский ушел грохотать мебелью в другую комнату, мы с Ксюшей придвинули стол к окну, взобрались на него с ногами, и долго, со вкусом, целовались на фоне заката. Это было неимоверно, головокружительно, как не было еще ни разу ни с ней, ни, тем более, с кем-то другим. Впервые, нам ничего не мешало, и впервые Ксюша не отстранилась, а все больше распалялась сама, крепко жмурясь от наслаждения, которе тут же передавалось и мне. У меня, грешным делом, возникли даже мысли сделать новый, еще неизведанный шаг, но я сдержался. Теория Вершинского могла оказаться только теорией, хотя и весьма правдоподобной. Пока не попадем на большую землю и не сдадим анализы, рисковать не стоит. Я не за свою шкуру боялся, а не хотел навредить Ксюше.
Вскоре стало совсем темно. Вершинский, судя по отсутствию звуков из его комнаты, улегся спать, да и нам пора было об этом подумать. Мы слезли со стола и осмотрелись. Выбор для лежанки был невелик. Диван, некогда служивший хозяевам постелью, совсем прохудился, и из него торчали заржавленные пружины. Мы перевернули его, я снял с покосившегося шкафа тяжелую дверцу, и отбил ей ножки, чтобы не торчали и не мешали. Сверху мы застелили одежду из шкафа и улеглись.
Ксюша свернулась калачиком и почти сразу уснула, посапывая, как наш кот по прозвищу Балбес. Я осторожно ее обнял и тоже закрыл глаза. Мы впервые легли вместе спать. Ну, совсем уж как взрослые. Для меня это было знаковое событие. Я старался успокоиться, но сон все равно не шел, я невольно прислушивался к дыханию Ксюши и к биению ее сердца.
К счастью крутившиеся в голове фантазии все же трансформировались в не менее яркие сны. Проснулся я от злого солнечного блика, бьющего прямо в глаза. Надо же было уцелеть всего одному стеклу в высотном доме напротив. И в таком месте, что восходящее солнце отражалось, и било мне прямо в лицо. Я поднялся с дивана и протер
