конь, Инга тотчас чуть не рухнула. Вцепилась в рожок седла, зажмурилась. Мысли, как зайцы испуганные, носятся. «Как это вообще люди держатся, оно ж всё шевелится, точно гора живая ходуном ходит! Ей-ей, упаду! Ох ты, матушки светы, пронеси беду стороной! Свалюсь мешком, собаке дохлой позавидую, потопчет меня копытами, и поминай как звали! Ох, правду же люд судачит, направо пойди, налево – а не уйдёшь от судьбы! Сказано мне помереть, и коли ночью уцелела, так догоняй мертвецов своих поутру!»
Долго ли ехали, не поняла она, а только конь вдруг встал. Инга открыла глаза и укусила себя за язык. Ворота высотой до небес открылись сами-собой перед госпожой княгиней. Инга онемела, оробела, дышать не смеет. Ни в жизнь она через главные ворота замка не посмела бы сунуться! Как же страшно, как муторно!..
Конюхи суетятся, поводья хватают, на Ингу как на дичь какую-то поглядывают. Того и гляди, кухаркам отнесут и велят в суп бросать!
Катэрина грациозно спешилась. А Инга вцепилась в седло и глазами испуганными на землю глядит – как высоко! Эдак и ноги себе переломаешь или, того хуже, под копыта скатишься! Её Светлость княгиня Катэрина на неё глянула да конюхам махнула. Один из них, здоровенный, как медведь, плечистый, подскочил, Ингу поперёк схватил, она только охнуть успела, а детина в усы усмехнулся и поставил её на землю. Слуги столпились, глядят на неё подозрительно, перемигиваются, глазами судачат вовсю – что за щипаную куропатку госпожа притащила? Уж свинарке-то не знать, что все эти смердящие бездельники о ней нагородят!
– Что встали, охламоны? Вон пошли, по своим местам! – гаркнула Её Светлость, и люд неохотно зашевелился. Госпожа повернулась к Инге и строго ее оглядела:
– А ты иди за мной и сделай-ка лицо пораболепнее! Дарую тебе великую честь показаться на глаза самого господина твоего, Его Светлости Князя… Помнишь хоть, как зовут его, Ежевика?
Инга только неловко кивнула. Да откудова ей знать и на кой бы ляд? Она бы и все сорок сороков имён собственного хозяина не повторила, хоть ей ногти щипцами рви! А сердце так и зашлось, так и упало в самые пятки! Как так, её, свинью тощую, и в самое сердце замка? Княгиня-то сама доброта, да и то чёрт её разберёт, чего у нее в рукаве расшитом припрятано – милость ли или тридцать батогов по масластому хребту. А чего надумает про неё князь…
Сглотнула Инга, вдавила пальцы прямо в раны на ладонях и за госпожой спасительницей поплелась. Только сейчас поняла она, что госпожа княгиня-то хрома! А хромые все злые! «Вот отчего госпожа на покорную-то не смахивает, дерзкая! – тешила она мыслишки в прямую, как доска, спину княгини глядючи. – Гаркнет ей князь – отправь, жена, эту падаль на корм свиньям! А она не согласится… вот же чудо будет, когда жена поспорит с мужем – всё равно что мышь с лошадью!»
У Инги аж волоски зашевелились на загривке. Ей уже не терпелось увидеть, каковы они есть, эти ангелы, настоящие избранные богом, наделённые властью женщины! Где у них тот ров с тёмной водой пролегает, который не перелететь, не перепрыгнуть? «Ведь их не отправляют на бойню кишки отмывать! И
