style="font-size:15px;"> – С добрым утром. Иди умывайся, завтрак уже готов.
– Я… Чё за? Какого ты… Да похуй. С добрым.
Ставлю на стол тарелку, перекладываю в нее дымящуюся гречу и курицу, наливаю бульон в самую большую из найденных кружек, а очищенные яйца кладу на блюдечко.
– Ешь, – опускаюсь на табуретку и повторяю уже с нажимом. – Ешь!
– Да в меня столько не влезет, – Макс ошалело хлопает глазами, мотает головой и делает шаг к шкафам с кофе.
– Сел за стол и ешь!
– Не ори. Я раньше двенадцати не завтракаю, если что.
– Теперь завтракаешь. Каша, грудка, бульон и яйца, – пальцем показываю все стоящее на столе, а потом сдвигаю к себе пепельницу и сигареты, предварительно хлопнув по потянувшейся к ним ладони. – Хочешь курить? Сперва съешь свой завтрак.
– Чё ещё сделать? Может зарядку отпрыгать или вокруг дома кросс отмахать?
– Поумничай. Сам не съешь, один хрен затолкаю. Только уже через задницу. Вместе с кружкой и тарелкой. Поэтому лучше будь лапочкой и съешь все, что положено, если не хочешь попасть на прием к проктологу.
– Не влезет, – с усмешкой косится на тарелку, но после моего смешка все же берет ложку в руку и запихивает в рот яйцо целиком.
– Умница. Приятного аппетита.
– Угу. А сама че?
– Я у тебя потаскаю.
Отщипываю небольшой кусочек грудки и неторопливо ее патроню на волокна, перед тем как отправить в рот, не в силах сдержать улыбки – Клейстер орудует ложкой со все нарастающей скоростью. И дело тут совсем не в страхе обещанной казни. Не знаю, сколько он нормально не ел, но греча, запиваемая бульоном, улетает с тарелки полностью, потом исчезает второе яйцо и оставшаяся курица, а голодные глаза смотрят на плиту и вспыхивают, обнаружив остатки каши в кастрюле.
– Чё, я доедаю тогда, если ты не будешь?
– Конечно.
Подтянув колено к груди и улыбаясь от уха до уха, наблюдаю за тем, как с каким аппетитом ест Макс, а потом смеюсь вырвавшейся сытой отрыжке.
– Сорян. Я так обычно не делаю, если че.
– Ничего страшного.
– Кофе будешь?
– Одну кофе и половину ложки сахара.
– Окей, – открывает дверцу шкафа и, увидев коробки с кашами, на которые я налепила стикеры с днями недели, оборачивается в немом ступоре. – Это… это че за срань, а?
– Твой завтрак и дни, чтобы ты ничего не перепутал, – смеюсь ошалевшему выражению на лице и истеричному перелопачиванию остальных ящиков.
– Э! Че за херня! Ты че тут натворила? Где моя сгущенка!?
– Те сухари, что стояли на полке я выкинула, а новая в холодильнике на полочке.
– Только не говори, что ты и туда ползала! – открывает дверь и хватается за голову, – Да твою ж
