между бесконечными прилавками, с которых идет бойкая торговля брынзой, медовыми лепешками с ароматом лимона, жареными фисташками и всякими сладостями, прямо перед Великим дворцом в Константинополе. А в мастерской гравер тянет шею перед драгоценным камнем, стараясь держать его в лучах света, проникающих через единственное открытое окно. Тонким резцом и крохотным молоточком он прокладывает в камне еле заметные бороздки, обозначая линию волос. Когда рисунок будет закончен, придет черед полировки.
– Кто это там? – спросил Маркус, указывая на каплевидный кулон в дальнем углу стола.
Он уже закончил установку своих штативов и софитов.
– Фома усомнившийся.
– Нас всех не миновала чаша сия, – сострил Маркус, вкручивая в камеру широкоформатный объектив.
Он направил софиты на украшения, и тень легла на его лицо, обозначив морщины напряжения под глазами и на лбу.
Кейт вернулась к своим мыслям. Она снова написала в блокноте «Фома усомнившийся» и обвела надпись кругом.
Сомнения никогда не покидали ее. Каждый день в своих статьях и эссе она задавалась вопросом: «А что, если?» «Вопросы прошлого поглощают всю твою жизнь», – сказал ее бывший муж – Джонатан, когда два года назад уезжал в Новую Зеландию. Он выбрал другой путь к исцелению, и, очевидно, Кейт не вписывалась в пейзажи первозданных гор и нескончаемой рыбалки.
– Кейт, – заявил он со всей прямотой, свойственной хирургам, – ты проводишь все свое время, мотаясь по миру в поисках разгадок чужих тайн. А когда ты дома, то запираешься в своей библиотеке, чтобы барахтаться в прошлом, разглядывая богатства других людей. Когда собираешься взглянуть на настоящее?
Джонатан никогда бы не смог понять, какое наслаждение часами просиживать за книгами и архивными документами, изучая драгоценности, которые нашептывали ей секреты давних времен.
На противоположном столе лежали три камеи в виде кулонов: флорентийский портрет, королева Елизавета с испанской армадой и замысловатая резьба на тему басни Эзопа «Собака и тень». Они свидетельствовали о Лондоне семнадцатого столетия. Городе, куда стекались эмигранты, странствующие мастера и народные умельцы. Они пересекали океаны, проходили по шелковым путям, привозя с собой деревянные сундуки и вьючные тюки, набитые специями, семенами и золотом.
– Кейт? – позвал Маркус, настроивший наконец-то свою аппаратуру.
Он стоял перед столом с подборкой изумрудных украшений, которые притягивали взгляд своим блеском, как шеренга эстрадных танцовщиц.
Часы с корпусом из крупного изумруда, изумрудная брошь в виде саламандры и изумрудная камея с барельефом попугая. Саанви, у которой на руках были перчатки, взяла саламандру и поднесла ее под свет одного из прожекторов. Фигурка земноводного существа была выложена из мелких изумрудов в золотой оправе, спаянных вместе. Кейт хотелось бы коснуться пальцами крошечной пасти саламандры, обозначенной черной эмалью, она была почти уверена, что почувствует присутствие зубов. На обратной стороне броши
