Явашку Говяду и его братьев в пекло послать за дочкой Чёрного Царя Борьянкой – и будешь жить, не тужить. Ну а ежели нет – то привет!
Сильно взъярился Правила на этого нахала.
– Да как ты смеешь, морда ты поросячья, – он вскричал, – такую гадость мне, царю православному, предлагать! Да я тебя!..
А тут веточка в руке несчастного – тресь! – и надломись. Ещё глубже царина угряз в трясину, захлёбываться даже начал.
– Хм! – ухмыльнулся нечистый хряк. – Ну, как знаешь… Ты – царь, тебе и решать… Хошь – живи, не хошь – тони. Вольному воля…
Понял тут Правила отчётливо, что вот-вот он утонет, и до того ему вдруг жить захотелось – ну прямо страсть. Не нашёл он в сердце своём смелости умереть как мужчина, испугался он кануть в пучину вязкую; духом, понимаете, царь сломался и на крючок чертячий попался. Не выдержал, короче, испытания.
– Ладно, ладно! – прохрипел он, сдаваясь. – Чёрт с тобою – согласен!
– Э, не-ет! – рявкнул хряк издевательски. – Давай-ка договор полюбовный с тобой подпишем, как полагается. Кровью твоей подпишем, чтоб уж не отвертеться!
И вынает откуда-то из-за спины чёрный-пречёрный свиток. Разворачивает его свинячина, а там светящиеся начертаны письмена – и такие-то странные! – так и горят во тьме ярким пламенем да дымищем едким чадят.
Прокусил хряк острыми клыками Правилин палец, приложил к свитку чадящему кровоточащую ранку, а потом ухватил увязшего царя за шкварник и на берег его выкинул, словно котёнка маленького. И покуда царина грязный на ноги, скользя, поднимался, сгинуло свиноюдище поганое невесть куда, будто и не было его там никогда. Только палец да совесть уязвлённые у Правилы саднили малость, а остальное – сном ему кошмарным показалось.
А тут и дружиннички отставшие скачут: кричат, свистят, факелами размахивают – ищут царя потерявшегося.
Вернулся Правила домой сам не свой, и с той минуты нехорошей изменился он нравом противоположно. Раньше-то царь-батюшка частенько весёлый хаживал да добрых людей уваживал, а сейчас посуровел вдруг, постро́жел, ходит день-деньской с недовольной рожей, с ближними своими лается, ко всему придирается, а ежели когда и засмеётся, то у людей от смеха его неловко на душе становится… Видимо, отравила царя слюна ядовитая чёртова кабанины, отчего дух человеческий в нём замутился, и снизошла на разум царский мрачная тень. Вот такая получилася фиготень…
Загрустила премилая царица Радимила. Попыталась она было на мужа воздействовать, и так и эдак старалася действовать: плакала, в уговоры пускалася, ссорилась с ним, да на него обижалася, но от того было проку, как об стенку, к примеру, горохом… Оборзел совершенно лихой Правила – не слушал он более свою Радимилу.
И вот однажды призвал царь к себе троих братьёв и, восседая гордо на троне, таково им рёк:
– Позвал я вас, братья, вот для чего… Намедни сам Дед Правед
