крупная организация, я все бросала и уходила. Есть потери, пережить которые во второй раз нельзя. Есть привязанности такие глубокие, что когда они рвутся, ты это слышишь.
Спускаясь в башню, я снова, впервые за долгое время, почувствовала жажду открытий, как в детстве. Но меня не покидало предчувствие, что все вот-вот оборвется.
Там, где покоится зловонный плод, что грешник преподнес на длани своей, произведу я семена мертвецов и разделю его с червями, что…
Ступеням – белым, похожим на зубы фантастического зверя, – не было конца. Мы шли и шли по ним, поскольку больше было некуда. Порой мне хотелось видеть только то, что видела топограф. Теперь я понимала, от чего нас пыталась оградить психолог. Кстати, интересно, как она сама выдержала это зрелище: ее-то защищать было некому…
Поначалу я видела «всего лишь» слова, но и этого хватало сполна. Они тянулись вдоль внутренней стены примерно на одной и той же высоте. На первых порах я записывала их, но текст оказался невероятно длинным, смысл то возникал, то терялся, и следовать за ним значило идти в никуда. Мы с топографом сразу же договорились: сейчас фиксируем только само наличие слов, а фотографировать бесконечное предложение будем в другой день.
…и разделю его с червями, что копошатся во тьме и питают мир своими соками, а из полутемных залов иных пространств тянутся тени, коих не должно быть, жаждущие наконец увидеть и быть увиденными…
Не замечать зловещий текст было невозможно. Он преследовал нас, проникал в наши разговоры, когда мы пытались зарегистрировать то, что видели вдвоем. Либо психолог намеренно «позволила» нам видеть слова и как они написаны, либо наше сознание и без того плохо справлялось с подавлением настоящего облика башни.
Спускаясь в темноту, мы обе чувствовали, что воздух стал прохладным и сырым, в нем появился сладковатый запах нектара. Мы обе видели крошечных ладонеобразных существ, обитающих среди букв. Потолок оказался выше, чем мы предполагали, и на нем в свете фонарей блестела паутина следов, оставленных улитками или слизнями. То тут, то там виднелись островки мха и лишайника, между которыми, демонстрируя удивительную цепкость, бродили на длинных лапках-ходулях прозрачные пещерные амфиподы.
Кое-что видела только я. Стены, ритмично пульсирующие в такт дыханию башни. Слова, мерцающие и меняющие цвет, как каракатицы. В нескольких сантиметрах над словами и под ними виднелись следы предыдущего текста, написанного тем же почерком. Они напоминали водяной знак на стене – бледно-зеленый или бледно-фиолетовый оттиск, в котором только при пристальном рассмотрении угадывались буквы. Как правило, фразы повторяли основной текст, но некоторые отличались.
Пока топограф фотографировала отдельные слова, я улучала минутку, чтобы прочесть «умерший» текст и найти различия. Читался он с трудом: одни фразы накладывались на другие, то обрываясь, то начинаясь снова,
